расставить точки над "и". Мучиться и ждать ее решения невыносимо. Алексей стал нарочито громко мыть свою чашку, потом включил громко телевизор, перетаскивал шумно мебель, попробовал петь. Напрасно. Маргоша спала без задних ног. Так сладко и глубоко, как в детстве. Ей снилась чистая вода, прибой, шум моря, солнце, брызги, прохлада посреди летнего зноя, запах свежести и ощущение всепоглощающей любви. Никакой посторонний шум не мог проникнуть ей в сознание. С Олегом все в порядке, жизнь продолжается, все будет чудесно. Предпринятые попытки разбудить Маргошу закончились для Алексея головной болью и звоном в ушах. Потом заныла спина, и в состоянии крайнего раздражения и бессильной злобы Алексей прилег на диванчик и незаметно для себя захрапел. Квартира погрузилась в сон, а за окном тянулся обычный день в поселке. Взрослые возвращались с работы или с огорода. Дети наслаждались последними денечками летних каникул. Подростки жили своей таинственной жизнью, собирались в подъездах и курили, доставали спиртное и приобщались к запретному миру взрослых. Вообще, все подростки нашей Серебристой Чащи в эпоху конца прошлого века делились на три неравномерные группы. Подозреваю, что большинство помогало родителям с огородом и с ведением домашнего хозяйства. Такие ребята корпели над учебниками и готовились к поступлению в высшие учебные заведения. Сигареты и вино для них были либо неинтересны либо находились под строжайшим запретом, который наложил строгий родитель с крепкой рукой. Вторая группа подростков, к коим относилась и я, считала сигареты и вино необходимой подпиткой в жизни. Подростковая неустойчивая психика и вечно работающие родители были благодатной почвой для возникновения нездорового стремления. Я не была бунтарем, но почему-то не курить я не могла. А курящая девчушка это уже вызов. В основном, остальные ребята из группы курящих и выпивающих обладали дерзким и наглым характером. Впрочем, так я тогда думала. Возможно, они также, как и я, толком не знали, что вокруг происходит и куда девать свое изменяющееся тело и разум. Но даже среди нашей прослойки курящих и выпивающих не было таких, кто без страха смотрел на третью группу подростков. Это самая малочисленная группа из тех, кто употреблял наркотики. Дышал клеем, глотал таблетки, кололся. Сейчас я вспоминаю, что тогда показывали какой-то страшный ещё советский фильм, где герой кололся. Кончил это герой так плохо, что у меня отложились его мучения в памяти, и как бы романтично потом не пытались показать зависимость, тот фильм был сильнее. Я знала, что есть наркотики и наркоманы в нашем поселке, но попробовать никогда не хотела, больше скажу, даже не думала об этом. Наркоманы жили в своем параллельном мире, с моим он не пересекался. Благодаря тому советскому фильму, я знала, что наркотики это конец, что выкарабкаться почти не реально, что это сильно ударит по моей матери, а я всегда ее жалела. Всю свою юность я знала о ней только одно: она бесконечно устала. От перестройки, от безденежья, от вечно пустого холодильника, от быта, от необходимости тяжело работать. Такой же усталой, но хорохорящейся была и мать Ромки. У нее всегда было неустойчивое настроение. Про таких людей говорят "неровный" человек. Так вот Людмила была неровная женщина, даже нервная. Утром она могла петь, смеяться, дарить всем улыбки, в обед ее тошнило от домашних, сыновей она награждала подзатыльниками, а дочь обзывала неряхой и гуленой. Людмила всегда боялась, что дочь принесет в подоле. Это ведь позор, в поселке судачить начнут. Поэтому за пацанами она смотрела постольку, поскольку. Росли как трава в поле. Что с ними станется? Старший пошел характером в отца, в Николая. Спокойный, тяжёлый на подъем, добродушный и отходчивый. А до младшего все руки никак не доходили. Два мужика старших в доме, пусть и присматривают за ним. Ее дело накормить, по возможности одеть и надеяться, что на второй год в школе не оставят. И время было такое шаткое, голодное, опасное. Один политический строй разрушился, а новый все никак не хотел построиться. Мошенников всяких рангов повылазило: тьма. Люди вносили последние деньги в акционерные общества-однодневки, пытались обналичить ваучеры, заряжали перед телевизором с выступающим экстрасенсом лекарства, крем и воду. Царило мракобесие, хлынула информация разного калибра обо всем и ни о чем конкретно. Смутное было время, поистине, смутное. И Ромка взрослел среди всего этого одинокий, потерянный. Как-то подошёл к нему прогуливающему школу такой же неприкаянный приятель и предложил сходить в подвал, где подростки железо тягали. Ромка никогда этим не интересовался. Скучно было. Но приятель заверил, что ему не придется поднимать штангу или подносить тяжеленные блины для тех, кто поднимает.
— А что тогда там делать?
— Увидишь! Боишься что ли?
— Сам ты боишься! Пошли!
И точно такой же диалог произошел между ними, когда по кругу передавали тоненький шприц с красными делениями:
— Боишься?
— Сам ты боишься!
Потом ребята сидели в темном подвале и слышали, как по толстым трубам течет вода, а по их венам — густая кровь, такая тяжёлая и спокойная, какая текла в них, пока они ещё были крохотными и интересными своим матерям. Ромка начал таскать из дома. Сначала по мелочи. Людмила была запасливой хозяйкой, и у них всегда можно было найти, чем поживиться. Ромка уносил все, что плохо лежало. Деньги, товар для торговли, украшения сестры и матери, самогон отца. И поначалу никто особенно не замечал пропаж. Квартира большая, трёхкомнатная с просторной лоджией. Иногда к Люде или к сестре приходили подруги. Ромка обязательно обшаривал их вещи, висящие в прихожей, и что-нибудь успевал заныкать, но он был осторожен: сразу все не брал, понимал, что тогда поймают. Ромка стал хитрым не по годам. Жажда наркотика и ощущения безопасности, который он давал, толкали его на воровство. А домашние ничего не замечали. Он и гордился своей изворотливостью и страдал, от того, что никто им не интересуется. Когда Ромка спелся с Олегом, то стало с одной стороны легче. Олег тоже таскал из дома и деньги, и вещи. Но с другой стороны им требовалось с каждой новой дозой все больше денег. И самое непонятное то, что случилось все это за каких-то полгода. С Нового года Ромка начал свои путешествия в теплый мир наркотических фантазий, расстояние между которыми катастрофически уменьшалось. Олег так, вообще, употреблял с Ромкой месяца три, не больше, но успел скатиться так низко, что даже его мать, Маргарита Васильевна заметила это. А она вечно в облаках витала, эта высокомерная женщина. Только Ромкина энергичная мать с вечно заведенными винтиками не хотела видеть очевидное. Однажды
