Казалось, младший простоял вечность, но отец терпеливо ждал. И вот Коган выпустил крюк и, так и не подняв головы, рванул к двери — на улицу, в сгущающиеся сумерки.
Кабиан попытался броситься следом, но Аман резко прикрикнул:
— Стой!
Старший растерянно смотрел то на отца, то на распахнутую дверь. Ветер ворвался, завихрил угольной пылью, растворил запахи копоти. Мальчику хотелось закричать: «Это всего лишь камень!», но он прекрасно осознавал, что карги никогда не были и не будут «всего лишь камнями». Посланники небес навсегда и прочно вплелись в общество людей. От них зачастую зависели жизни. Как и в тот день.
* * *
Солнце почти скрылось за горизонтом, а серп луны Льяд висел над холмом, утыканным кладбищенскими шестами. Там недалеко жил старик, ухаживающий за могилами. Никто его о том не просил, но вырос он у староверов, покинув их добровольно, и почитание душ умерших родственников впиталось с кровью и распространилось на любого покойника. Жители Фет были благодарны и за помощь, и за то, что он не навязывал жутких обрядов погребения цнои.
Само селение располагалось далеко от кузни, чтобы искры, вылетающие из трубы, ненароком не попали на соломенные крыши жилищ.
Коган бежал в сторону леса и краем глаза старался в последний раз взглянуть на очертания родных мест.
Пацан не был похож на остальных фетовских детей одного с ним возраста. В самостоятельности он мог потягаться даже со старшим братом, которого считал слишком ручным и доверчивым. «Тощий задохлик, — так младший дразнил Каба. — Ты даже молот поднять не можешь, а смотри, как я его легко перекидываю из руки в руку».
Ког ненавидел свое второе имя. Но маму он любил. Поэтому, когда мальчик перепрыгнул через колючие кустарники и проник в густую и сырую чащу леса, первое, что остудило пыл сорванца — это сожаление. Но не в том, что он спрятал представившийся зеленый карг в карман, не отдавая себе отчета в позорном поступке, и собирался улизнуть, — нет, гвирт грел руку и, чиркнув сердце, разжег пламя, обуздать которое не было ни желания, ни сил. Коган сожалел лишь о положении изгоя, на которое себя обрек. О том, что не испробует больше лепешек мамы, не засмеется и не оттолкнет руку, тянущуюся растрепать слипшиеся от грязи волосы, он сожалел тоже. И даже ссор с братом и строгого взгляда отца ему вдруг сразу стало катастрофически не хватать.
Задев ногой трухлявый пень и распугав стайку полузмеек, приютившихся в нем, Коган упал, а поднявшись, прислонился к дереву. Погони нет. Отдышавшись, он нащупал гвирт в кармане: не уронил ли — но камень был на месте. А вот сердце мальчишки потеряло привычное и уютное гнездовье.
«Может вернуться? — Коган тоскливо глянул через плечо, в сторону селения. — Нет же, нет! Нельзя! Я умер для них. Выбрось из головы! Я бы не простил, и они не простят!»
Осознав себя маленьким, затравленным зверьком, он ссутулился, как делал это обычно Кабиан, и продолжил бег в глубь леса.
А что дальше? Вот он: первый гвирт — то, о чем он мечтал, — стучит о ногу. Его личный зеленый карг! Если добавить его в сплав для меча, то такое оружие не затупится даже от удара о камень. Даже после тысячи ударов он останется остр и будет резать человеческую плоть на одном дыхании, не замечая твердости кости. Конечно, этого недостаточно, чтобы стать охотником, но начало положено. И обратного пути уже нет.
Ближайшую Охоту он пропустит: наберет камней, поднатореет в рукопашном бою, нарастит мышцы, а вот к следующей, через гвальд, он точно попробует вкус хеллизии. О, как же это кружит голову, когда тебя боятся. Кабиану никогда не понять. Пусть купается хоть в груде хлазы на берегу Ди-Дора в окружении прелестных ныряльщиц. Он еще услышит о Когане Беспощадном!
Выскочив на широкую тропу, мальчик снова остановился отдохнуть. Куда идти? Он не думал об этом. Нет, он четко представлял далекое будущее, но вот что делать прямо сейчас? Может к цнои? Они ведь не выдадут: все чураются общения с примитивными, дикими цнои, на грязном языке которых прилипли корявые словечки мертвого наречия «жующих», цнои, погрязшими в жестоких и бесчеловечных обрядах. Главное — прятать от них карги, которые он будет находить, ведь в обителях староверов всячески отрицают пользу небесных камней. Все, что Кабиан знал о них: «никаких каргов», «священные нити Сущих» (что это за штука такая, он не понимал), куча странных обрядов… И нелюдимость. То, что нужно, чтобы спрятаться.
Он побежал на север — именно там, по рассказам взрослых, обитали эти замкнутые, угрюмые полулюди.
Ночь сгущалась. Ветки трещали под ногами, и все чаще приходилось огибать завалы из деревьев, вырванных с корнем ураганом. Когда Коган заметил, что за ним бежит зверь, было уже поздно. Мальчик оглянулся, почуяв неладное, но огромная шерстяная туша уже совершила рывок, и хищник, толкнул жертву в спину, клацнул зубами у самого уха. Коган вскрикнул и, прочертив по пожухлой листве брюхом, врезался плечом в мягкий холм муравейника. Он тут же вскочил, но зверь зарычал, оскалив пасть, готовую рвать плоть на куски, и детские ноги подкосились от страха. Коган снова повалился. Рука зацепилась за корягу, он попытался ее вытянуть, но безуспешно. Тогда достал из кармана камень — это единственное, что могло защитить от твари. Теперь-то мальчишка разглядел врага. Это был взъерошенный дикий пес, он приближался, низко наклонив морду и прижав уши, часто скалился. Он был напряжен и готов к атаке.
Целясь в висок, Коган размахнулся, когда зверь подошел совсем близко, но тот резко тявкнул в сторону удара и уткнулся мордой в траву. Воспользовавшись заминкой, мальчик попытался отползти назад. Правая рука провалилась в пустоту, и он накренился набок. А где же камень? В глазах потемнело. Отталкиваясь ногами, он все-таки увеличил дистанцию, но хищник потерял к нему интерес: копошился в земле, как кабан. Голова у Когана закружилась, во рту появился сильный привкус крови. А потом накрыла острая боль, и он закричал.
Ребенок вытаращил глаза: вместо правой ладони теперь торчала культя, из которой сочилась кровь и висели рваные нити мяса. Обхватив окровавленное запястье левой рукой, Коган заорал еще сильнее и повалился на спину. Пес зарычал. Боль пронзила все тело горячим спазмом.
В тот миг, когда мальчик почти отключился, из чащи леса раздался грозный оклик, шум, свист и стук палки о деревья. А потом над ним склонилась какая-то старуха в лохмотьях, воняющая тухлятиной, она заохала и принялась быстро заматывать рану. Свет мерк. Боль утихала, а силы покидали Когана. Покрывалом обворачивалась влажная и теплая пелена.
— Марво динтаф идʼдинио, — с тревогой затрещала старуха, — марво бо арз. — Она обеспокоенно осмотрела мальчишку и подхватила на руки. — Не сегодня. Нет-нет, не сегодня, малыш. Куда тебя отнести?
— У меня нет дома, — еле выдавил Коган, прежде чем потерять сознание.
Рийя Нон. Шаг 1
Побег
Взрослые не собирают карги в Глупость, потому что укус полузмеек, живущих в верхних слоях почвы, смертелен для них. Только дети да слабые на голову невосприимчивы к яду желтых, пищащих червяков длиной с ладошку. Именно отец рассказал Рийя Нон об этом, как и о многих других, важных и не очень, вещах. Он научил сына всему, что тот узнал за четыре гвальда жизни. И вот теперь Кабиан Халла, лучший заготовщик шкур ближайших обителей цнои, мертвым лежал на столе, а Мельзинга, старуха-обрядчица, суетилась с инструментами, изредка дергая парня за рукав.
