Объект номер два с опаской отодвигает горох и сало и с отменным аппетитом набрасывается на мясо. Уж мясо даже та бездарность, что сейчас исполняет роль повара, испортить не смогла.
Мужчина делает знак рукой, останавливая меня.
— Присядь, пожалуйста, — меряет он меня глазами из-под опущенных век.
— Не положено, — заученно и вежливо отказываю я, но он только ухмыляется, растягивая красивые губы в улыбке.
— Геннадий Павлович не будет против. Присядь, — а это уже приказ. Мягкий, но увесистый, как кирпич.
Сажусь на краешек стула. Сердце частит и в солнечном сплетении сжимается так, что становится трудно дышать.
— Я заплатил за ту хрень, что ты развалила, — он продолжает скользить по мне взглядом. Раздевая. Изучая. Разглядывая мои «прелести», скромно прикрытые униформой, но где надо выдающиеся и достаточно приятные — Гена Падлыч других не берёт. Я прошла жёсткий кастинг, прежде чем устроилась работать в его ресторан. У меня открыты только ноги, и этот гад рассматривает их с великим интересом. Открыто. Нагло. Вот же, сволочь.
— Спасибо вам большое, — покорно бормочу благодарности, но мужчина небрежно отмахивается. Словно я ему наскучила до чёртиков.
— Как ты понимаешь, ничего не делается просто так. Поэтому оставь свои благодарности на потом. Деньги на твоё спасение от гнева Геннадия Павловича дал господин Гинц. Поэтому взамен он хочет, чтобы ты сделала для него кое-что. Придётся потрудиться, Таисия. Отработать достаточно большую сумму.
Я так и знала, что добром это не закончится. И ещё не понятно, кому лучше было бы отработать безвременно почившую в бозе инсталляцию — Гене Падлычу или незнакомому господину Гинцу. Тому самому. Глубоко под сорок. С красивыми руками и римским профилем.
И почему у меня внутри разрастается безобразной гигантской кляксой ощущение, что я попала?
4. ЭдгарВ большом холле здания Сева ловит меня буквально на выходе и пристраивается шаг в шаг, пока я спускаюсь по ступенькам к машине.
— В общем, с Геной я поговорил.
— С каким Геной? — смотрю я на входящий звонок. Адвокат. — Чёртовы канадцы!
— Что? — теряется Сева, непонимающе моргая. С его ростом в метр девяносто и моим на четыре сантиметра выше, мы стоим с ним на одной ступеньке, практически, глядя глаза в глаза.
— Ничего. Впаяли нам иск за нарушение экологического протокола. Мы им, видите ли, природу портим.
— Да и хрен на них. Завод на нашей территории, до них тысячи километров.
— А они посчитали, что с учётом господствующих ветров и высоты труб, часть вредных веществ оседает как раз на их территории. В общем, надо лететь в Лондон, — сбрасываю я звонок. — Так что за Гена?
— Хозяин ресторана, — трёт он бровь. — Ну, вчера. Ты сказал, что тебе нужна девчонка.
— А-а-а! Жена, точно, — наконец врубаюсь я, о чём он говорит. — Поехали, по дороге расскажешь.
— Да нечего рассказывать особо, Эдгар. Я сказал, что ты заплатил за скульптуру, ей придётся выполнить для тебя кое-какую работу.
— Ты идиот, что ли? — оборачиваюсь я к нему у дверей машины. — Представляю, что она там себе вообразила.
— А что не так? — засовывает он руки в карманы. — Я пояснил, что работёнка несложная. Что ничего ей не грозит.
— И как она? — усмехаюсь я. — Захлопала в ладоши от радости?
— Ну-у-у, не совсем.
— Вот я и говорю: идиот, — открываю я дверь машины и киваю головой. — Садись, деятель.
— Эдгар, прости, — смотрит он на часы и показывает большим пальцем назад, на сверкающее стеклянным фасадом огромное офисное здание. — Я сейчас не могу. У меня встреча.
— Давай тогда вкратце. Что ещё ты про неё узнал?
— В общем, её воспитывает тётка. Гена сказал, женщина серьёзная, но жадная, и Тая до сих пор от неё полностью зависит и живёт с ней, и слушается, — снова потирает он бровь.
— Тая, говоришь?
— Да, Таисия Прохорова. Девятнадцать лет. Учится в универе то ли на филологии, то ли на философии.
— И тётка чем занимается?
— А вот, хэ зэ, — разводит он руками.
— Адрес хоть взял?
— Ну дак, — лезет он в карман.
— Назови водителю, дальше я сам разберусь, — захлопываю за собой дверь. — Деятель!
Вот как по работе, так цены ему нет, как что баб касается, ну не той головой думает. «Тая», — хмыкаю я над тем, как он это сказал. Словно ему деньги на карточку упали: Тая! Бляк!
По указанному адресу меня заметили сразу.
Во-первых, машина втиснулась в узкое пространство двора, перегородив подъездную дорогу. Во-вторых, идти до нужного подъезда оказалось прилично, и это расстояние я прошёл пешком. А в-третьих, с лавочек у подъезда меня рассматривали пар пять подслеповатых к старости глаз. Погода хорошая, солнышко, птички поют. Чем ещё заниматься на пенсии, как не разглядывать, кто к кому пришёл?
Я сверился с бумажкой, уверенно набрал номер квартиры на кодовом замке подъезда.
— Кто?
— Здравствуйте! Я к Алевтине Витольдовне.
— Вы по поводу жалобы? — голос недовольный, неприятный.
— Можно и так сказать.
— Ладно, проходите.
И я не успеваю войти, как хозяйка квартиры, что оказалась на первом этаже, сходу набрасывается на меня с лестницы:
— Но я вам так скажу: не преследую я его. За ухо оттаскала, засранца, а вот стену, что он с этого баллончика, — показывает она рукой, словно рисует краской, — испоганил, сама отмыла. И больше его не трогала. Понаписали всякой ерунды: травля ребёнка, психологическая травма. Да его пороть надо, негодника, а они его по психиатрам таскают.
— В общем, я понял, вы не согласны, — возвышаюсь я над опрятно, но просто одетой женщиной. — Мы можем поговорить в квартире?
— Да, проходите, — широко распахивает она мне дверь, а потом проводит в кухню. И хоть неодобрение в её взгляде и явственно, но разуваться на пороге я не собираюсь.
— Я думаю, этот вопрос тоже разрешится, но я пришёл по другому поводу, — присаживаюсь на крепкий стул, предложенный хозяйкой. — На счёт Таисии.
— С университета? — всплёскивает она руками. — Да неужто выгнали?
Вроде и старушкой её не назовёшь, скорее молодящейся пенсионеркой, но в то же время ногти накрашены, узкие губки с яркой помадой, тонкие брови уверенно подведены чёрным карандашом. И то, как склоняет она голову с короткой стрижкой, выдаёт в ней женщину, которой плотское не чуждо, и она себе в этом не отказывает.
— А что, есть такая угроза? — не совсем понимаю я её довольную улыбку.
— Есть бог на свете. Услышал он мои молитвы, — расправляет она складочки на платье. — Сколько ж я её на своём горбу тащить могу? Я же из-за неё и жизни, можно сказать, не видела. Всё тянулась, растила. Лучшие куски — все ей. Замуж из-за неё так и не вышла. Думала, школу закончит, так хоть вздохну, в техникум пойдёт, получит профессию какую достойную, работать устроится. Да нет, она в этот университет подалась. Сдался он ей, окаянный. Ну, как же! Сирота, бюджет, дневное обучение. А что у тётки вся пенсия на таблетки уходит, — машет она на заставленный коробочками с лекарствами холодильник, — а что на почте я зарабатываю едва хватает на еду — она не подумала. А ведь ей ещё одеться, да эти её туши-помады, да с подружками этими куда сходить. И всё: тётя Аля дай. А тётя Аля вынь да положь. Стало быть, отмучилась я. Теперь не до жиру будет. Выгоню. И пусть как знает.
