Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 91
— Тодд Хьюитт, — бормочет Манчи себе под нос, шагая рядом.
Я делаю глубокий вдох и открываю глаза.
Да, вот кто я. Тодд Хьюитт.
Мы идем прочь от болота и реки, по диким полям на холме к небольшой гряде в южной части города, где раньше была школа — бесполезное и никому не нужное учириждение. До того, как я родился, мальчики получали абразавание дома, их учили мамы, а потом, когда остались только мальчики и мужчины, нам просто включали обучающие модули по визорам, пока мэр Прентисс не запретил и такую учебу, заявив, что она «оказывает разрушительное влеяние на десцеплину разума».
У мэра Прентисса, видите ли, на все есть своя Точка Зрения.
Целых полгода все мальчики собирались в здании на отшибе города, подальше от основного Шума, где старый грусный мистер Ройял пытался вложить в наши головы хоть какие-то знания. Бесполезное занятие. Чему можно научить в комнате, полной детского Шума? А уж контрольную и подавно нельзя провести. Ты все равно сдуешь у соседа, даже если не хочешь — а хотели все.
И тогда мэр Прентисс решил сжечь все книги до единой, даже те, что хранились дома, потомушто книги тоже оказывали разрушительное влеяние, а мистер Ройял, добрый человек, обозлившийся от того, что пил виски прямо на уроке, взял ружье и покончил с собой — так пришел конец и моей учебе.
Остальному меня научил Бен. Чинить технику, готовить, еду, шить, штопать, вазделывать землю и всякое такое. Но васнавном выживанию: как охотиться, отличать съедобные фрукты от ядовитых, определять стороны света по лунам, пользоваться ножом, ружьем, лечебными снадобьями и как угомонить свой Шум, если очень надо.
Он хотел научить меня читать и писать, но мэр Прентисс уловил это в моем Шуме и на целую неделю бросил Бена в тюрьму. Так я и не узнал грамоту. Мне еще многому надо научиться, а дел на ферме целая прорва — выживать-то еле успеваешь. Словом, читать я так и не научился.
Ну и пусть. Книг в Прентисстауне никто писать не собирается.
Мы с Манчи проходим мимо школы, взбираемся на маленькую гряду и смотрим на север: впереди наш городок. Не то чтоб от него много осталось. Один магазин (раньше было два). Один паб (раньше было два). Одна клиника, одна тюрьма, одна неработающая заправка, один большой дом — мэра, — один полицейский участок. Церковь. Одна коротенькая улица, пролегающая через центр города — давнымдавно ее замостили, но следить за ней никто не следит, поэтому она быстро превращается в гравийную. Все дома и прочие постройки находятся за городской чертой — это фермы, точней, раньше были фермы. Теперь большинство из них опустели, а некоторые и того хуже.
Вот и весь Прентисстаун. Насиление сто сорок семь человек, и оно все уменьшается, уменьшается, уменьшается. Точней, сто сорок шесть мужчин и один почти-мужчина.
Бен говорит, раньше по всему Новому свету были раскиданы города и деревни: наши корабли приземлились одновременно, лет за десять до моего рождения, потом началась война со спэками, спэки выпустили микроб, и все остальные поселения вымерли. Прентисстаун тоже почти вымер, но благодаря военным талантам мэра Прентисса всетаки спасся, и хотя мэр Прентисс — ходячий ужас, мы обязаны ему уже тем, что выжили и продолжаем коекак выживать на этом безотрадном свете, в вымирающем городишке из ста сорока шести мужчин.
Не все могут такое вынести, верно? Некоторые кончают с жизнью, как мистер Ройял, другие просто исчезают, как мистер Голт, наш сосед с овечьей фермы неподалеку, или мистер Майкл, наш лучший плотник, или мистер Ван Виджк, пропавший в тот самый день, когда его сын стал мужчиной. Обычное дело. Когда весь мир — это единственный Шумный и вымирающий город, люди порой уходят — даже если идти больше некуда.
Когда я, почти-мужчина, смотрю на этот город, я слышу мысли всех оставшихся в живых ста сорока шести мужчин. Черт, я слышу каждого. Их Шум бешеным потоком несется по холму прямо на меня, точно лесной пожар, точно чудовище размером с небо, от которого нельзя скрыться.
Вот на что это похоже. Вот что я слышу каждую минуту своей клятой жизни в этом клятом городишке. Не трудитесь затыкать уши — все равно не поможет:
И это только слова — голоса, которые без конца что-то твердят, стонут и плачут, а ведь есть еще картинки, образы, они ураганом врываются тебе в голову, как бы ты ни сопротивлялся, чужие воспоминания, фантазии, тайны, планы и вранье, вранье, вранье. Да, в Шуме тоже можно врать, хоть твои мысли и у всех на виду, можно закапывать одно под другое, просто думать сбивчиво или убеждать себя в чем-то обратном, и кто же тогда сможет отличить, настоящую воду от той, которая тебя не намочит?
Люди врут, а больше всего они врут самим себе.
Например, я никогда не видел живьем ни женщину, ни спэка. По визорам-то я их видел, конечно, пока смотреть не запретили, а сейчас я постоянно вижу их в Шуме других мужчин — ведь мужчины ни о чем, кроме секса и врагов, думать не могут. Но спэки из Шума куда страшней и злей спэков из визора. А женщины гораздо блондинистей, фигуристей, одежды на них меньше, и сами они гораздо свободней выражают свои чувства. Итак, вот что нужно помнить, вот что самое важное во всей этой мути: Шум — это не чистая правда, а то, что мужчины выдают за правду. Разница огромная — такая огромная, что и убить может, если не быть начеку. Скоро сами увидите.
— Домой, Тодд? — Манчи начинает лаять громче, потомушто по-другому тебя в Шуме не услышат.
— Да, пошли, — отвечаю я. Мы живем на другом конце, на северо-востоке, поэтому нам придется идти прямиком через город. Устрою вам короткую экскурсию (не бойтесь, она не займет много времени, я только дойду до противоположного края).
Первая постройка на пути — магазин мистера Фелпса. Магазин умирает, как и весь город, а мистер Фелпс дни и ночи напролет хандрит. Даже когда он любезничает с покупателями, отчаяние лезет из него, как гной из раны. Конец, говорит его Шум, Всему конец, и тряпки, тряпки, тряпки, и моя Джули, моя любимая, любимая Джули — это его жена, которая, судя по Шуму, всюду разгуливала нагишом.
— Здорово, Тодд! — кричит он, когда мы с Манчи проходим мимо.
— Здорово, мистер Фелпс!
— Отличный денек, а?
— И вправду, мистер Фелпс.
— Отличный! — лает Манчи, и мистер Фелпс смеется, но его Шум по-прежнему твердит про конец, Джули, тряпки и рисует всякое, как бутто его жена была бог весть какая необыкновенная.
Ничего особенного в моем Шуме про мистера Фелпса нет — обычная муть, с которой все равно ничего не поделаешь. Но, так уж и быть, признаюсь: я думаю чуть громче обычного, чтобы скрыть мысли о дыре, которую я нашел на болоте, заглушить их более громким Шумом.
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 91
