Оказалось — на лавке рядом. Всё было чистым и сухим — трусы, лифчик, колготки, носки, джинсы, блузка, на полу кроссовки. Аккуратной кучкой сложены часы (стояли), телефон (выключен и не включается), серебряные серьги в виде крупных листьев с прожилками и такая же подвеска на цепочке. Браслет с шармами и кольцо в виде змея, кусающего свой хвост. Всё, что на ней было, до самой последней бусинки, ничего не пропало.
Лизавета переоделась в своё. Потом подумала, сняла колготки и затолкала в карман джинсов — жарко. Попыталась открыть дверь, оказавшуюся тяжёлой и толстой. Едва хватило сил пихнуть её и выглянуть наружу. Там был длинный коридор, в него выходили такие же двери.
Девочка на вид моложе Насти сидела на подоконнике неподалёку, она закрыла какую-то увесистого вида книгу и бросилась к ней.
— Госпожа, вы проснулись? С вами всё в порядке?
— Здравствуйте, — Лизавета оглядела девочку.
Девочка как девочка. В черном льняном платье до пят, зашнурованном спереди. Совсем юное круглое лицо, искрящиеся любопытством тёмные глаза и длинная коса, перевязанная верёвочкой.
— Скажите, что вам угодно? Омовение? Трапеза?
Лизавета задумалась. Какая, к чёрту, трапеза!
— Туалет у вас где?
— Извольте, сейчас покажу. Следуйте за мной. Меня зовут Аттилия, я буду служить вам здесь.
Девочка Аттилия привела её в помещение в самом конце коридора, там стояли тазы — несколько, две прикрытых крышками бочки и большая жестяная бадья — одна. Никаких кранов или труб видно не было.
Вместо туалета было предложено расписное керамическое ведро — вот здрасьте, приехали. Но других вариантов не наблюдалось, да и девочка вела себя совершенно естественно. Что делать, пришлось прилюдно распаковывать джинсы и прочее, а как иначе-то?
Впрочем, потом Лизавета сняла блузку, потому что не умела умыться так, чтобы не облиться.
Для умывания девочка налила воду из бочки в красивый керамический же кувшин, и поставила на лавку у окна, и вытащила керамический тазик — видимо, лить туда. Так и оказалось. Вода была холодной. Зубы чистили порошком из перламутровой коробочки, и щёточкой с перламутровой ручкой. Также Лизавете был предложен кусок приятно пахнущего чем-то цветочным полупрозрачного розового мыла.
— А если голову мыть, то что, тоже холодной водой? — спросила Лизавета после того, как вытерлась льняным полотенцем.
— Нет, зачем же холодной? — рассмеялась Аттилия. — Маги нагреют, сколько нужно, служки принесут. Вы скажите, если надо, я передам, всё сделают!
— Мне надо поговорить с кем-нибудь, кто здесь главный.
— Обязательно. Господин Астальдо велел сообщить, как вы проснётесь и будете готовы.
На стене нашлось и зеркало, большое, в рост, необыкновенно прозрачное. В нём Лизавета увидела обычную себя — разве что без мешков под глазами, лицо ощутимо посвежело — видимо, после хорошего долгого сна. Все её восемьдесят килограммов на месте — на животе, на спине, на щеках, никуда не делись. Это она, сомнений нет. Сомнения были в окружающей её реальности.
И тут Лизавету как громом поразило — линзы же! Где её линзы?
Близорукость была особенностью, которую приходилось учитывать всю жизнь, Лизавета уже и не помнила, как это — смотреть и всё видеть. Очки она носила с начальной школы, годам к шестнадцати — с толстенными стёклами в палец толщиной, от которых на щеках оставались продавленные полосы. Как только она заработала достаточно денег, так сразу же купила свои первые контактные линзы. Привыкание шло долго, полгода у неё то и дело текли слёзы, коллеги на работе посмеивались — нужно ли так над собой издеваться, но Лизавета упорно шла к своей цели — ходить без очков. И победила. Теперь очки оставались для дома, а наружу она выходила только в линзах. Правда, в последние годы стал подкрадываться страшный зверь дальнозоркость, и это было смешно — дальнозоркой Лизавета была в линзах, а без ничего и в очках по-прежнему близорукой. Нет в жизни счастья, в общем.
А теперь она смотрела на себя в зеркало — без линз и очков! — и отлично всё видела. Что с ней, в конце-то концов?
Волосы как вчера замотала твистером в дульку, так они оттуда и лохматились. Голову бы помыть, конечно. Девочка Аттилия заметила, что Лизавета взялась за причёску, и подала ей костяной гребень с металлическими инкрустациями. Вообще все предметы для ухода за собой были очень качественными и красивыми, и музейный работник Лизавета с ходу не смогла определить, к какому периоду они принадлежали. Не современные ей, это точно, но и не старинные тоже, слишком уж хорошая у них сохранность. Ладно, вопросы потом.
— Вы готовы? — спросила девочка. Дождалась кивка и продолжила: — Тогда идёмте. Господин Астальдо ждёт вас.
Лизавета вдохнула и выдохнула. Спокойно. Как в школе, когда она ещё работала учителем и шла вести урок в какой-нибудь отвратный класс, полный детей, не умеющих и не желающих спокойно высидеть сорок минут. Там только покажи слабость — набросятся и сожрут, поэтому она научилась держать лицо в пучине самого что ни на есть бушующего моря. Кто б знал, где это пригодится!
1.5 Лизавету просят о помощи
Следом за Аттилией Лизавета по мраморной лестнице спустилась на первый этаж здания. Там девочка открыла какую-то дверь, прокричала внутрь «госпожа пришла!», затем распахнула её широко и пригласила Лизавету войти.
Комната была похожа на кабинет. Вдоль стен — шкафы с книгами, свитками и какими-то приборами, кристаллами, фигурками. Чаши, кувшины. Что-то ещё, чему Лизавета — музейный работник! — и названия-то не знала.
У окна стол и два мягких кресла. Из одного навстречу ей поднялся, очевидно, хозяин кабинета.
— Приветствую вас, госпожа Элизабетта, — обладатель бархатного голоса из ночного кошмара, он забавно выговаривал это второе «э». — Меня зовут Астальдо.
Он был не слишком высок — Лизавета совсем немного подняла голову, чтобы рассмотреть его. Лет тридцати пяти, по привычным ей меркам. Изящен и рыжеволос. Тёмные глаза смотрели внимательно, и как-то неуютно стало Лизавете под этим взглядом.
— Просто Астальдо и всё? — нахмурилась она. — Это нормально и вежливо?
— Я маг Ордена Сияния, поэтому моё родовое имя не имеет никакого значения, — ответил он с улыбкой. — Вы можете обращаться ко мне — господин Астальдо, это будет вежливо. Располагайтесь, разделим трапезу, и я отвечу на ваши вопросы.
Он сел только после того, как она угнездилась на скользкой жаккардовой обивке кресла. Налил ей в стеклянный стакан прозрачной жидкости из кувшина. Она взяла и нерешительно понюхала. Запаха не было.
— Это просто вода, госпожа Элизабетта, — он налил себе в такой же стакан. — У нас здесь нет разносолов, но я не знаю, к какой пище вы привыкли, и осмелился предложить вам разное.
Было страшновато, но очень хотелось пить. Она выпила всю воду, и тут же он налил ей ещё. На вкус вода была много лучше той, которой здесь чистили зубы.
