Злость вскипела, казалось, где-то в низуживота и поднялась к груди. Пивные пары все ещё бродили в голове, приглушая егообычную рассудительность. И всё же желание пересиливало гнев – наконец-то онапринадлежит ему. Хоть она и лежала неподвижно и тихо, как неживая, она всё-такиотдалась в его руки. Его пальцы дрожали, когда он подворачивал её рубашку. Она лежала,вытянувшись, словно труп, только подрагивание живота выдавало живого человека.Осторожно оголив её колени, он обнаружил, что дальше не идёт – рубашка былапридавлена ногами. Тихонько качнув её сначала в одну сторону, затем в другую,он высвободил полотно. Медленно двинул его вверх. Теперь его глаза уже привыклик темноте. Как он и надеялся в глубине души, ноги её оказались лучше всехожиданий – длинные, стройные, сильные. Он завернул рубашку до поясницы. Боже,почему у него нет дара поэта? Хотя бы на одну эту ночь. Хотя бы на одну минуту– только чтобы выразить это в словах. Ведь даже Мэри не устоит передпрекрасными словами. Восхитительная правильность её ног переходила в неожиданноширокие бёдра, в нежно-плоский трепещущий живот, крутую талию и маленькийнежный пупок. А в центре этого удивительного мира – густой, плотный лесок, неменее правильный, чем всё остальное тело, более высокий, чем он даже надеялся,с полоской светлых волосков, поднимающихся от волнообразной белизны внизу. Извсех сокровищ мира здесь было самое прекрасное, самое ценное, олицетворениевсего самого наикрасивейшего. Да, Николас Диггинс был прав. Не имеет значения,какие силы сдерживали Мэри и угнетали её природные инстинкты, – ведь она отдалаему этот источник всего живого, поэтому он не может жаловаться на своёбогатство.
Его руки легли ей на колени, ласково раздвигаяих. Она не сопротивлялась, она принадлежала ему, она сдалась. Она просилатолько об одном – не причинить ущерба её чести. Как вообще может муж, движимыйнежной, но настойчивой страстью, обращаться с женой иначе? Воздух с шумомвырвался из его лёгких в тот момент, когда он упал вперёд, устремившись губамик этому самому чудесному месту между её ног. Он обхватил руками её бедра,отрывая их от ложа, но она вдруг выгнулась неожиданно вверх, перевернулась ввоздухе и упала с постели. Это вывело его из равновесия, и он скатился спинойна пол. Какое-то мгновение она лежала на нём, потом вскочила на колени, затемна ноги – словно большая белая птица вспорхнула и отлетела в сторону.
– Мэри, – он задохнулся, выбросив вперёд рукии обнимая её колени. Хватая ртом воздух, она ударила его по лицу и отбежала кдвери, схватилась за засов, хотя и не отодвинула его. Это была непоправимаяошибка, способная сломать их едва начавшийся брак.
– Мэри, – прошептал он, – прости меня. Я нехотел тебя обидеть. Это было так прекрасно! Ты так красива… Я просто боялсяпотерять это чересчур быстро. – Он поднялся на колени.
– Я так давно мечтал об этом. Мои друзья,старый Николас, твой отец – все они разглагольствуют о моём честолюбии ицелеустремлённости, а ведь они совсем меня не знают. Всю свою жизнь я искалтолько одну вещь – любовь, разделённую любовь прекрасной женщины. Такойженщины, как ты, Мэри. Муж и жена могут столько разделить. Ты говорила о нашихдушах. Да, конечно, души тоже. Но наши тела, любимая! Существует ли на светечто-либо более прекрасное, чем человеческое тело? Я хочу узнать твоё, Мэри,изучить его дюйм за дюймом, и хочу, чтобы ты точно так же изучила моё. Я сделаюдля тебя и ради тебя всё, что захочешь, всё, о чём ты когда-либо мечтала вглубине души, и я хочу, чтобы то же самое сделала для меня ты. Зачем нам что-тоскрывать друг от друга? Разве не в этом истинный смысл брачных уз?
Он увидел, как вздрогнули её плечи.
– О Боже, – прошептала она, – о Боже, что янаделала.
– Что? – Он начал подниматься на ноги. Онамедленно повернулась и посмотрела на него.
– Нет, Уилл, подожди. Я иду к тебе. Сама.
Она пересекла комнату и встала на коленинапротив него.
– Так-то, на коленях, лучше, Уилл. Потому чтовсе мы лишь жалкие просители всевышнего.
Она взяла его ладони в свои, прижала их ксвоему лицу.
– Неужели ты не видишь, Уилл, что именно этогоя боялась? Ты думаешь, что я боялась твоей мужской силы? Ты думаешь, я бояласьсиняков, которые ты мог оставить на моём теле? Не этого я боялась. Но я знаю омужчинах больше, чем ты думаешь. Во время наших благотворительных деяний мы сДжоан посещали их в их бедности и одиночестве по крайней мере раз в неделю. Язнаю, я видела тот ужас, до которого может дойти мужчина, когда он один. Явидела и слышала достаточно, чтобы понять: тайные глубины мужской души могутсравниться только с адом. И ты хочешь, чтобы я вошла туда? Это только превратитмою любовь в ненависть, Уилл. Уилл, дорогой, верь мне – я люблю тебя, я всегдалюбила тебя – за твоё красивое лицо и мужественное тело, за твой открытыйхарактер, за твоё добродушие. Но я знаю: как только ты избрал своей профессиейморе, дьявол сразу же отметил своей печатью твою душу.
Хорошенькое начало долгой семейной жизни! Онане могла понять его, потому что не хотела этого. А кто он такой, чтобыутверждать, что из них двоих не права именно она? По крайней мере она былатвёрдо уверена в том, что говорила, тогда как он не знал об этом ничего.
– Увы, милая Мэри, – вымолвил он. – Конечно,всё, что ты говоришь, – все правда. Но море… если ты проклинаешь море, тогдамне конец. Это единственная профессия, которую я знаю.
– Проклинать море? О, Уилл, как я могупроклинать самую чистую из всех составных частей мира? Я не проклинаю ничего. Ятолько сочувствую тем одиноким мужчинам, которые сами разрушают надежды насобственное спасение собственными делами и помыслами. Я сочувствую тебе за тестрадания, которые ты перенёс. Но теперь, когда мы поженились, когда мыдостигли такого взаимопонимания, – теперь я знаю всю глубину отчаяния в твоейдуше, и мы восстанем вместе к истине и красоте, ожидающим нас в браке, так чтоморе и люди, плавающие по его волнам, уже не смогут испортить тебя. Потому чтов море ты всегда будешь думать обо мне, о своём доме, который скоро у насбудет, о том покое и уюте, которые будут ждать тебя там, – и эти мысли помогуттебе выстоять. А теперь, Уилл, нужно завершить это дело, как то указывает намГосподь.
Он покачал головой.
– Не могу, Мэри. Боже, как ты права. НоГосподь, желающий, наверное, наказать нас, отнял силу у моих чресел. Не бойся,никто никогда не узнает об этом. И, может быть, к утру моё желание вернётся, итогда…
