Сияет в глубине душиНеугасимая лампада.И оды радости, и мрачные балладыТебе пою, о Господи. Аминь.
Получалось неплохо, чертовски неплохо, однако эти строки никак не вязались с первым четверостишием. Впрочем, их можно включить в одно из религиозных стихотворений, которые Дик сочинил во множестве.
Его восторженные размышления неожиданно прервал высокий голос Генри Кравистера:
– А мне всегда казалось, что у Патера[13] слишком грубый слог.
При этих словах в голове у Дика словно что-то взорвалось. Бывает, когда высмаркиваешься, и в недрах лабиринта, соединяющего ухо, горло и нос, неожиданно возникает преграда – на несколько мгновений возникают глухота и странное головокружение. А потом злополучный пузырь лопается, и мозг снова воспринимает все богатство звуков, и голова опять свежая и ясная. Нечто подобное случилось и с Диком – правда, не в физическом, а в духовном плане. Молодой человек ощущал себя так, будто загадочное препятствие, возникшее в мозгу и мешавшее его нормальному функционированию последние три недели, неожиданно рухнуло. Жизнь потекла по знакомому руслу. Дик снова чувствовал себя самим собой. «А мне всегда казалось, что у Патера слишком грубый слог» – эта сказанная с серьезным видом шутка и стала заклинанием, которое рассеяло чары. Именно такого рода комментарий мог бы произнести он сам. Более того, на долю секунды Дику показалось, что он слышит собственный голос, который долетел сюда из прошлого и вернул его к жизни!
Дик посмотрел на Фрэнсиса Кварлса. И что он в нем нашел? Племенной бык, чудовищное животное – и больше ничего! «Прекрасная леди влюбилась в свинью»[14]. Позорно! Нелепо! Дик готов был провалиться сквозь землю. Каждая клетка тела горела от стыда. Боже, каким дураком он себя выставил!
Дик наклонился над столом и завел с сидевшим напротив Генри Кравистером живой разговор о Патере, стиле и о книгах вообще. Кравистера поразила интеллектуальная зрелость юноши. Дик обладал прекрасным критическим мышлением, что выгодно отличало его от большинства сверстников, в которых эта способность (вероятно, по причине нехватки опыта) отсутствовала.
Обед подошел к концу, и гости засобирались по домам.
– Обязательно заходите ко мне, когда выберетесь в Лондон, – протянул руку Генри Кравистер, прощаясь с Диком.
Дик почувствовал прилив гордости: больше никто из приглашенных не удостоился такой чести. Домой он отправился вместе с Гаем. Друзья шли, смеялись и болтали, как в старые добрые времена. Гай изумился произошедшей с Диком перемене – чудно, непонятно! Но как же здорово вновь обрести потерянного друга!
Вернувшись к себе в комнату, Дик принялся за математические задачи, которые не поддавались ему еще три часа назад. Зато теперь юноша легко с ними расправился. Его разум, словно восставший из пепла Феникс, работал с поразительной ясностью.
На следующий день мистер Скьюболд похвалил Дика:
– Гринау, наконец-то вы вернулись в строй! Наверное, последовали моему совету? Не забывайте про парафин!
События трех последних недель не на шутку встревожили Дика. Мистер Скьюболд, конечно, ошибался, рекомендуя парафин, однако совершенно верно подметил – организм Дика дал сбой, и это нужно было лечить. Но что могло случиться? Дик чувствовал себя прекрасно, хотя это еще ничего не доказывало. Он начал делать гимнастику Мюллера[15], приобрел банку с экстрактом солода и флакон с гипофосфитами[16]. Проштудировав медицинскую энциклопедию и учебники, Дик пришел к выводу, что страдает анемией головного мозга. Юношу стал мучить навязчивый страх, что кровь окончательно перестанет поступать в мозг и это приведет к внезапной смерти или даже полному параличу.
К счастью, жизнь в колледже во время летнего семестра била ключом, и Дик постепенно избавился от жутких мыслей. Он чувствовал себя настолько бодрым и веселым, что просто не мог больше убеждать себя в том, что смертельно болен. Впрочем, каждый раз, вспоминая о том странном периоде, Дик мрачнел. Он не любил сталкиваться с трудностями, которые не получалось преодолеть.
Его дальнейшее пребывание в колледже ничто не омрачило, если не считать двух эпизодов легкого рецидива. Во-первых, приступ странного полубессознательного состояния, похожего на лунатизм, в сочетании с временной утратой знаний по высшей математике. Скорее всего, накануне Дик переусердствовал с учебными нагрузками – пара дней отдыха помогли избавиться от тревожных симптомов. И во-вторых, довольно неприятная сцена на концерте в честь окончания колледжа. Концерты в колледже Эзопа! В плане музыкальной подготовки они, конечно, были позорны, но сколько всего интересного предлагали зрителю помимо эстетики! Апогеем концертов становился финал, когда наиболее отличившиеся выпускники взбираются на сцену и поют знаменитый гимн «Прощай, “Эзоп!”» Это самая лучшая песня колледжа! Слов там немного, зато восторженная мелодия в размере три четверти – бесспорно, выдающееся творение ныне покойного органиста мистера Пилча.
Дик тоже заканчивал учебу; к сожалению, его внешность сочли недостаточно героической, чтобы избрать в ряды поющих. Таким образом Дик оказался среди зрителей. Более того, он единственный пришел на концерт в язвительном настроении. Дик отличался тонким музыкальным слухом и поэтому, конечно, не мог воспринимать концерт серьезно. Хористы визгливо пропели о распятии Спасителя. Причем, те, кто исполнял сольные партии, выступили из рук вон плохо. И наконец настало время главного номера программы – гимна «Прощай, “Эзоп!”» На сцену вышли герои – три полубога. Самым красивым выглядел Фрэнсис Кварлс: голова гордо поднята, глаза слегка прикрыты, абсолютно спокойный и не замечающий бурлящую, в прямом и переносном смысле слова, толпу восторженных зрителей. Петлицу его фрака украшал огромный цветок розовой орхидеи, на рубашке сверкали бриллиантовые пуговицы, а на жилете – золотые. При виде Фрэнсиса сердце Дика лихорадочно забилось. Гринау с болезненной ясностью осознал – он вновь потерял над собой контроль.
