Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 132
Лучшие из Лучших не должны рождаться за пределами Дома Гильяно. Они не должны попадать в мир. Это клятва, которую он, может быть, нарушил. Нарушить главную клятву страшнее, чем получить проклятие отца. Что бывает, когда нарушаешь клятву? Рушатся основы Дома. Вернулась древняя чума – УР.УШ.ДА.УР. Уходят старейшины. Но Дом Гильяно пока продолжает жить, вернее медленно умирать, а у него, Ашера Гильяно, есть шанс все исправить, и он не упустит свой шанс.
Лучшие из Лучших бодрствовали, но выполняли свои обязанности строго по контракту: останавливали время, переселяли души в другие тела, сохраняли вечную молодость тех, кто находился под крышей Дома Гильяно, позволяли дону Гильяно читать мысли своих домочадцев и обеспечивали связь между членами семьи и Служителями.
Дон Гильяно всегда слышал голоса Лучших из Лучших, они были похожи на шум океана. Лучшие из Лучших бодрствовали, но не являли свою волю. До совершеннолетия дети в Доме Гильяно были лишены права выбирать свою судьбу. А до совершеннолетия Лучшие из Лучших не доживали.
Лилу походили на маленьких старичков: морщинистые, с асимметричными лицами, тела их были перекошены, они медленно передвигались. Словно ненастроенные образы людей… Волосы их отливали серебром, а глаза сияли небесной синевой. В то время как Ян Каминский выглядел вполне как человек. Без видимых физических недостатков. Может ли мальчишка выполнять то, к чему привыкли в Доме Гильяно?
Если Ашер все делает правильно, то он сможет вернуть драгоценность Гильяно обратно в Дом. И пусть за время отлучения он уже успел стать иным, но он любит Дом, он вырос в нем и прожил не одну жизнь, а самое бесценное сокровище для него, как и для всех Гильяно, – Дом и семья.
* * *
– Иди в спальню, – отрывисто бросил Ашер, стоило им добраться домой.
Она медлила, перед тем как раздеться. Как снять с себя вечер, ставший свидетелем твоего триумфа? Зеркало в гардеробной зорко следило за ее преображением: Ада расстегнула ожерелье, скинула туфли, распустила волосы; заведя руку за спину, потянула вниз молнию платья. «Возвращайся на кухню, милая Золушка, сейчас тебя вновь вываляют в золе и помоях, и ты узнаешь, где твое настоящее место».
Если бы сатиновая простыня могла стать стеной, она бы отгородилась от всего мира, и от Ашера – в первую очередь. Но нет, ее беззащитное, обнаженное тело от его всевластия отделяет лишь кусок невесомой ткани. Сейчас он погасит свет. Он всегда его гасит. Права была тощая курильщица. Что он скрывает от Ады? Есть слабая надежда, что ему тяжело видеть ее страдания. Но это вряд ли… Ему на нее наплевать.
Вот-вот погаснет свет. Ада сжалась, как в ожидании удара, зажмурилась. Ашер, глядя на нее, задержался у выключателя:
– Почему ты до сих пор со мной, если каждый раз тебе так больно? – раздался его голос. – Из-за денег?
Ада открыла глаза. Он не выключил свет, стоя перед ней в ожидании объяснений. Она подтянула простыню, сползшую с плеч, возразила:
– Легко рассуждать, когда деньги у тебя есть.
– Посмотри мне в глаза, – потребовал он. И она подняла голову. – Меня нельзя обмануть, я знаю, когда люди лгут.
Как тяжело вынести его прямой взгляд. Будто тебе в глазницы вставили по пудовой гире и запретили склонять голову. Ты держишься из последних сил, на пределе. И тут вес увеличивается вдвое… Ада сморгнула набежавшую слезу.
– Это не из-за денег, – холодно констатировал он. – Из-за чего? Тебе придется рассказать, я уже не вижу людей насквозь, как раньше.
Ада не могла сказать ему правду. Она и не была уверена, что эта правда существует:
– Не знаю.
– Что происходит ночью между нами? Ты помнишь?
Ада была уверена, что помнит каждую мелочь. Трудно забыть кошмар, когда утром тебе приходится маскировать тональным кремом синяки, чтобы надеть платье с коротким рукавом. Но стоило ей задуматься, как она поняла: воспоминания, как блик солнца, не поймать сетями. Тогда она попыталась действовать по-другому – вспомнить, что у нее болит сильнее после ночи с Ашером. Память тела порой глубже, чем обычная память, которая, похоже, отключается, когда боль становится непереносимой.
– Ты наматываешь мои волосы себе на руку и очень больно тянешь…
Он кивнул:
– Еще.
– Иногда на коже я вижу следы зубов. Ты терзаешь меня, как хищник жертву.
– Еще.
– Ты душишь меня, – сказав это, Ада ощутила, что даже сейчас – при одной мысли об удушении – ей не хватает воздуха.
– Еще.
– Твои пальцы такие сильные… Они будто проникают под кожу, а там становятся крючьями и рвут меня изнутри. А когда ты входишь в меня, от боли и ужаса я теряю сознание.
– Все?
На месте памяти о проведенных ночах чернел провал. Будто каждый день заканчивался часов в одиннадцать вечера, а дальше начиналось неизведанное нечто, обрывавшееся с рассветом.
– Это все, что я помню.
Ашер сел на кровать, и Ада инстинктивно отпрянула от него. Потом взяла себя в руки, села ровно. Но уже ничего нельзя было исправить. Он видел ее реакцию.
– Итак, я садист, а ты моя жертва? – Ему, похоже, доставляло удовольствие выговаривать эти противные слова. – Классический сценарий. Думал, нас обоих все устраивает.
– Меня устраивает, – пробормотала Ада. Она чувствовала, что откровенный разговор с Ашером не доведет до добра. Он выкинет такое, что она обязательно окажется в проигрыше. Почему? Потому что Ашер, как казино, всегда выигрывает.
– А что с другими мужчинами? С ними тебе было так же плохо, как и со мной?
Не нужно было долго думать, чтобы ответить:
– Мне всегда было неприятно. Больно, словно изнутри тебя тянут раскаленными щипцами. Впрочем, терпимо. С ними я притворялась. Но ты прав, тебе лгать я не могу.
С ним поддельная маска страсти никогда не оскверняла ее лицо. Спасибо темноте, вязкой, как битум.
– Наверное, я должен быть польщен, – язвительно ухмыльнулся Ашер. – Ты понимаешь, что мне нет смысла щадить тебя?
Она кивнула. Чего еще ждать? Она заводная обезьянка в его руках. Ашер продолжал:
– Веришь, что я говорю тебе только правду, а если не могу это сделать, то молчу?
Она кивнула еще раз. Да, так он всегда и поступает. Но чаще молчит. Видимо, правда настолько ужасна…
– Обычно я едва касаюсь тебя.
Ада ослышалась? Не так поняла? Не может быть, чтобы это было правдой. Ей не могло почудиться. И синяки…
– Иногда я могу быть жестоким. На это у меня свои причины. И так было раз или два. В основном все довольно скучно. Мне просто нужен секс. Я не считаю возможным злоупотреблять беззащитностью женщины, за которую я плачу. Считай – отвечаю.
– Почему тогда так больно?
– Ты мне скажи.
Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 132
