Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 132
– А той женщины, которой ты сжег руку на свечке, ты тоже едва касался? – ехидно спросила она.
Он нахмурился, припоминая. Ада решила помочь ему:
– Она была на приеме у князя. Тощая блондинка в золотом ламе.
Ашер еще больше помрачнел:
– У нас с ней были другие отношения. Ты ничего о ней не знаешь.
– Она сказала мне: «Только не влюбляйся – будет еще больнее». Она осмелилась влюбиться в тебя? Нарушила спокойствие твоей крепости? Какое ужасное преступление она совершила, что ты выжег ей знак на руке, запрещая даже вскрикнуть от боли?
– Это чужая история. Зачем тебе тревожить ее?
– Потому что мне кажется, что история повторяется.
– Все не так, как тебе может показаться.
– А как же синяки и царапины на моем теле?
– Память тела глубже, чем память разума, – повторил он ее же недавнюю мысль вслух. Взгляд его буравил пространство. Как волны, вдаль уходили стены. Он смотрел сквозь время и видел прошлое. Приложил руку к груди, будто хотел унять биение сердца. Ада заметила, что на шее Ашера в распахнутом вороте рубашки серебрится цепочка. Наверное, он снимал ее каждый раз, прежде чем лечь с Адой в постель. – Я родом из Дома, который пробуждает душу. И эта способность переходит на всех, кто родился под его крышей. Поэтому людям очень непросто со мной. Они попадают в ловушку своих иллюзий. Ты боишься. Твой страх настолько силен, что проступает изнутри, оставляет следы на твоей коже. Не я заставляю тебя страдать, а ты сама ненавидишь себя за что-то. Я бы даже сказал, за что именно ты себя ненавидишь и чего боишься, но мое зрение – давно помутневший кристалл.
Ада перебирала складки на простыне. Она опустила голову и боялась поднять ее. Лучше бы Ашер молчал. Каждое его слово звучало похоронным колоколом для надежды, что когда-нибудь ей удастся избавиться от прошлого. Ада думала, что забудет свой личный ад. Надеялась, что боль пройдет. Обида притупится. Ведь даже зубы хищника стачиваются со временем. За давностью лет дело будет закрыто, рана в сердце затянется. И тело забудет. Но нет, тело, оказывается, помнит.
И она заговорила быстро-быстро, перескакивая с одной детали на другую. Выплескивала то, что копилось в ней годами. Ведь она никому не могла рассказать. Запрещала себе думать. Обрывала малейшие нити воспоминаний.
…За окнами мело белым-бело, снег хрустел под ногами, как квашеная капуста на зубах. На узкой стежке, протоптанной десятками торопливых, спешащих на остановку ног, среди сугробов стоял, загораживая дорогу, Димка, будто поджидал Аду.
– Мне было тринадцать. А ему шестнадцать. И он был такой… Взрослый, красивый, талантливый. Ты можешь смеяться, но я влюбилась в него. – Ада не уловила ни намека на насмешливую или сочувственную улыбку – Ашер внимательно слушал. – Я понимала, что никто для него, пустое место, детдомовская девчонка. Он из вежливости говорит со мной. Но я ничего не могла с собой поделать. Запоминала каждую его шутку, каждый жест. До сих пор помню, как он морщил нос перед тем, как рассмеяться. Или то, что у него на правой щеке была ямочка, как звездочка.
Тогда на тропинке Димка первый заговорил с ней. Он всегда заговаривал первым, для него не составляло труда сказать «привет», отпустить пару шуток. Веселые облачка пара из ртов поднимались вверх, смешивались и исчезали в молочном, затянутом суровыми облаками небе. Сначала Ада не чувствовала холода. Было даже горячо, словно волны жара прокатывали по телу.
– Я писала его имя во всех тетрадках. Не спала ночами, воображая, как мы гуляем вместе. Мысленно разговаривала с ним часами. Это напоминало наваждение. И я была так счастлива. Глупое, детское, первое в жизни счастье. Как кусок пирога, который никто не съест, не уведет тайком из-под носа. Только твой кусок пирога. Специально для тебя.
Рассказывая, Ада пыталась унять горячечную лавину слов. Умоляла себя замолчать. В виске стучал молоточек: «Это Ашер, он тебя не пожалеет, не поймет. Ему не интересно. Никому не интересно твое нытье. Ты выглядишь жалкой. Кроме страха ты получишь еще и унижение. Тебе же будет противно вспоминать о своей слабости. Заткнись, бога ради. Замолчи».
Но она слишком долго молчала и теперь не могла остановиться:
– Мы долго разговаривали и смеялись. И ему не надо было никуда бежать, он никуда не спешил. – Чем дольше Ада стояла на одном месте, в снегу, тем сильнее морозец покалывал пальцы в ботинках. Руки в варежках она давно спрятала в карманы пальто, но холод достал их и в карманах. Ветер студил, вымораживал нутро даже через толстый драп пальто и ватную подкладку. – И тогда он предложил спуститься в подвал одного дома. Там у него с друзьями был тайный штаб. – Ада судорожно вздохнула. Лопатки дрогнули, как крохотные крылья. Она рассказывала, уставившись на простыни широко раскрытыми сухими от напряжения глазами. Ни разу не взглянула на Ашера. Можно было подумать, что он вовсе и не сидит рядом, а она говорит сама с собой. – И я пошла.
Груша лампочки под низким потолком. Запах плесени и теплой гнили. Пара ободранных кресел и неродной им диван с выпяченной пружиной. Два деревянных ящика вместо стола. Газеты на полу – свежий слой, а под ним затоптанные вдрызг, до грязной каши, страницы городских новостей недельной давности. И Димкины друзья – трое парней. Один щуплый, похожий на цыпленка-переростка. Другой – большеголовый, с крутым лбом и расплющенным носом. И третий – высоченный малый, который задел головой лампочку и чуть не продырявил потолок, стоило ему резко подняться.
От труб теплотрассы несло жаром, и Димка помог ей снять пальто, вверх за помпон дернул шапку. Аду усадили в кресло, окружили со всех сторон, уговаривая выпить водки. Она слабо сопротивлялась:
– Я не пью.
– Конечно, не пьешь, потому что никто не наливает. Но за знакомство нужно выпить, – убеждал ее третий. Граненый стакан полностью прятался в его клешне.
Димка подмигивал ей – ничего не бойся. И она чувствовала: бояться нечего. Даже гордилась – он представил ее своим друзьям. Значит, он ее не стесняется. Считает равной.
Коса под шапкой ослабла, и Ада распустила волосы. За шутками-прибаутками Длинный вдруг протянул руку и убрал прядь волос ей за ухо, чтобы не загораживала лицо. Он сделал это так, будто она была его девушкой, будто он имел право ее касаться. Ада съежилась, ощутила, как тянет по ногам холод от неплотно прикрытой двери. Она встала, чтобы уйти, но две пары рук усадили ее обратно. Ее уже не уговаривали, не смешили. Теребили одежду, хватали за руки, щипали за щеки. Надеялись, что она согласится по-хорошему. Детдомовская девочка… Что ей терять?
– Держи ей руки! Руки держи! Царапается, черт!
– Ноги, ноги придави!
На шее Длинного болтался внушительный крест на цепочке, который он носил на удачу и целовал перед каждой игрой в баскетбол. Крест задевал Аду по лицу, бил по зажмуренным глазам, по стиснутым губам. А когда Длинный с недовольной гримасой сползал с нее, цепочка вдруг коснулась истерзанного соска. И немыслимое, невозможное возбуждение вдруг вспыхнуло внизу живота. Тело – главный предатель. В тот момент Ада бесповоротно возненавидела свое тело. К ней подступился Большеголовый:
Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 132
