Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77
Угрожали ли Арсению выдать его властям? Пытались купить? Или он сам, по своей воле принимал ночных посланцев неведомой революционной силы, прорывавшейся иногда багровыми дымными сполохами за дальним лесом?
Кирилл думал, что все-таки Арсений был тверд: сам открывал двери, никто его не понуждал. Так претворилось в нем апостольство Бальтазара: он увидел в социалистической идее то самое лекарство для всех, которое Бальтазар искал в гомеопатии.
Глубокий переворот, считал Кирилл, совершался в то лето внутри Арсения Швердта. И чтобы довершить его, судьба дала Арсению еще две встречи.
Поздней весной, видно, через ту же окскую воровскую переправу, привезли в Пущу нового гостя. Наверное, тайными путями узнали о странном враче, проверили его, – а может, другого выбора не было. Привезли того, кого сам Арсений звал товарищ Аристарх; только так. Это был эсер, один из подпольных руководителей декабрьского восстания в Москве. Он был ранен, не успел бежать с остальными, отлеживался на конспиративных квартирах, пока это не стало слишком опасно: полиция шерстила город, жандармы накрывали эсеровские явки.
Большая птица прилетела к Арсению. Кажется, были с ним два или три боевика, охрана.
Московское восстание большевики потом переписали на себя, помнил Кирилл. Но на самом деле руководили им социалисты-революционеры, эсеры. Кто был товарищ Аристарх, сколько было у него имен и фамилий, указанных в жандармской розыскной бумаге, Кирилл узнал не сразу; вначале он просто вообразил человека без особых примет, профессионала перевоплощений, могущего представиться агрономом, торговцем, даже сыскным агентом.
Арсений спрятал и вылечил товарища Аристарха; может быть, на сей раз вопреки своей воле. Никто не знает, о чем разговаривали двое мужчин, – в записях Арсения было лишь лаконичное «ходил в амбар», «снова ходил в амбар», «был в амбаре», – что Арсению, не сведущему в хозяйстве, делать в амбаре, там, значит, и оборудовали укрытие. А потом Аристарх исчез, чтобы возвратиться еще не раз, ибо он стал должником доктора из Пущи, спасшего ему жизнь и здоровье; доктора, имевшего в родственниках фабрикантов Густава Шмидта и Андреаса Швердта.
В те же месяцы Арсений познакомился с будущей женой.
«То, что бабочка может ночная рассказать по секрету дневной», – повторял про себя Кирилл давние стихи, думая о той встрече. Ночная бабочка кружила под застрехами амбара, среди запахов сена, запекшейся крови, лекарств. А дневная порхала над солнечными дорогами, над полями, где смотрят в моря растущей пшеницы церковные колокольни.
Мальчишку из Пущи послали в соседнее Никольское, на колокольню за голубиным пометом – удобрить доставшиеся в наследство от бабушки Клотильды черные розы, которые полагалось опрыскивать особыми настоями железных опилок, чтобы не теряли цвета, розы – зависть соседа-генерала, который вызвал на постой драгун, ранивших бакенщика, спасенного Арсением…
Черные розы, поздняя дань сентиментальности Клотильды… Мальчишка поскользнулся, его одолела пахучая жара на самой верхотуре, сверзился с лестницы, сломал руку, ушиб плечо. Арсений сам за ним приехал на телеге – и познакомился с племянницей священника, прибывшей погостить на лето.
Как писал сам Арсений, у Железного Густава, вошедшего в стариковский возраст, уже был готов список подходящих невест для внука; старик подходил к этому с бесцеремонностью коннозаводчика. До конца не простивший Арсению ничтожество выбранного поприща, бессмысленность служилой карьеры, Густав задался целью найти Арсению жену, которая бы сумела выправить его чудаковатый, с коленцами, характер и вернуть внука в лоно семьи. Железный Густав был циничен и настойчив, присылал фотографии кандидаток с кратким описанием приданого – акций, владений и прочего; были среди них и аристократки, и богатые купеческие дочери. Но Арсений, кажется, чувствовал, что брак с любой из этих женщин будет ему велик, все равно что сюртук не по размеру; словно предвидя будущее, зная, с какой спутницей будет легче выжить, спастись, он искал не светский успех, а человеческую надежность, преданность, стойкость – солдатские добродетели.
Их он и нашел в племяннице священника, пятой или шестой дочери попа, служившего во Владимире, но бывшего родом из муромской глуши, где жили еще редкие отшельники-язычники, поклонявшиеся каменным дольменным кругам, выложенным на песчаных гривах среди болот.
Арсений угадал будущий характер Софьи. Так бывают просты, бедны замыслом и вместе с тем удивительны грубой рациональностью формы вещи, созданные, чтобы служить не мастерам, имеющим для всякого дела сотни особых изощренных инструментов, а беднякам или солдатам: армейский тесак, саперная лопата. Вещи для бивуака, странствий, беженства, скудных времен.
Живи Софья во времена достатка, она, наверное, никогда не узнала бы истины своего характера, ибо он не понадобился бы ей весь, и вполне могла увлечься каким-нибудь жертвенным вздором, революционным, религиозным, социальным. Но увлечения эти были бы только проявлениями ее силы, связанной не с идеей, не с верой, а с чистой, натуральной способностью к порядку, к удержанию в связности разбегающегося мира. В эпоху разрухи, в эпоху катастрофических перемен такие люди собирают вокруг себя острова, состоящие из других людей, снесенных водоворотом; из частей прежней жизни, получивших новое назначение, – зыбкие пристанища, подобные плотам потерпевших кораблекрушение, собранным из обломков.
Железный Густав опять в бешенстве грозил лишить внука наследства; он уже сторговал для него руку дочери одной из второстепенных фрейлин императрицы. Однако Андреас опять выступил на стороне сына, дал родительское благословение, и сбитый с толку Густав прибыл в Пущу, будучи уверен, что свадьбу еще можно отменить.
Однако Софья проняла старика. Так же, как когда-то в Андреасе – движитель, источник энергии, он увидел в ней грубую, надежную стальную опору. Густав, кажется, видел семью как монструозный механизм, где люди срослись с заводами, фабриками, являя с ними одно целое, – и в этом механизме нашлось место для опоры-Софьи.
«Много, много выдержит», – сказал Железный Густав и с той поры стал поддерживать невестку. Фраза его: «В деньгах полный нуль, но сама многого стоит», сказанная на приеме промышленников, стала семейным motto. И еще: Железный Густав никогда больше не предлагал Арсению испросить отставку и заняться семейным делом.
Кажется, теперь Густав взял иную тактику: перестав оспаривать жизнь Арсения, он начал ее исподволь улучшать. Арсений предполагал, что именно Железный Густав организовал его перевод в Московский военный госпиталь, способствовал легкому расставанию со флотом, – порой ведомственные переписки между Адмиралтейством и военным министерством длились годами, – и добился, чтобы Арсений был оставлен в лаборатории заниматься проблемами предотвращения эпидемических болезней в армии – тема, которую Арсений выделил для себя еще на старших курсах.
А может, Арсений добился всего сам, просто за ним стояла тень Железного Густава. Старик наконец-то вошел в круги военных промышленников, запустил под Киевом полный цикл артиллерийского производства – пороха, снарядные гильзы, стволы и лафеты орудий, прицельные приспособления – и начал интриговать в пользу генерала Сухомлинова, киевского, волынского и подольского генерал-губернатора. У Сухомлинова уже была своя партия, генерала прочили в военные министры, а Густав старался расположить свои производства ближе к западной границе, ибо торговал и с Европой, и Сухомлинов много ему помог в революцию 1905-го, когда бастовали заводы и железные дороги.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77
