Суд над Фуке больше походил на спектакль. Де Куртиль утверждает, что «Кольбер взял из Парламента всех, кого посчитал преданными себе, и сделал их судьями, дал им блага, чтобы купить их голоса, и это сделало участь Фуке очевидной». На суде Фуке защищал себя сам, не прибегая к помощи адвоката. По свидетельствам некоторых очевидцев, доводы его были убедительны, а память безупречна. Но его обвинили не только в хищении государственных средств, но и в подготовке заговора против короля, а это означало верную смерть. Тем не менее судьи приговорили его «всего лишь» к ссылке с конфискацией имущества. По словам де Куртиля, «такой приговор удивил придворных, и даже поездка короля в Шартр была прервана, а господин Кольбер, испугавшись, что Фуке получит свободу, сделал все, чтобы король заменил своим личным решением ссылку на пожизненное заключение». После этого господин Фуке был переправлен под конвоем все того же д’Артаньяна в замок Пиньероль, где он и провел последние годы своей жизни.
Как ни странно, Кольбер был назначен государственным министром лишь восемь лет спустя. Впрочем, он и без этого продвигался по служебной лестнице чрезвычайно быстро. Назначения сыпались на него одно за другим: главный интендант искусств и мануфактур, государственный секретарь по вопросам флота и торговли…
Как мы уже говорили, неутомимый Кольбер работал по пятнадцать часов ежедневно, не обращая ни малейшего внимания на придворные козни и мнение света. Он обладал широким кругозором, привык ставить себе большие цели и был очень упрям в их достижении. Тем не менее найти деньги Фуке ему так и не удалось, у несчастного оказались одни только долги.
Александр Дюма дает нам следующий портрет Кольбера:
«Кольбер был тринадцатью годами старше Людовика XIV. Человек среднего роста, скорее худой, чем полный, с глубоко сидящими глазами, плоским лицом, черными жесткими и столь редкими волосами, что с молодости принужден был носить скуфейку. Взгляд у него был строгий, даже суровый. С подчиненными он был горд, перед вельможами держался с достоинством человека добродетельного. Всегда надменный, даже тогда, когда, будучи один, смотрел на себя в зеркало. Вот отличительные черты внешности Кольбера. Что же до его ума, то все расхваливали его глубокое умение составлять счета и его искусство получать доходы там, где могли быть одни убытки».
Политическое влияние Кольбера, уничтожившего своего предшественника, быстро росло. Он стал единственным советником, которого король называл на «ты», обходясь без формальностей, как с настоящим другом.
Не прислушиваясь к его мнению, Людовик XIV не назначал высокопоставленных чиновников — губернаторов провинций и администраторов колоний, интендантов и послов. Кольбер вполне осознавал свою власть, и вся его фигура дышала спокойствием и убежденностью в своей правоте. Его назвали человеком из мрамора: он был всегда внешне холоден и бесстрастен, больше слушал, чем говорил, его глаза все время были суровы, а лоб прорезали глубокие морщины. Казалось, что напряженная мысль в его голове не прекращалась ни на секунду.
Кольбер стал очень богатым человеком (говорят, что его состояние равнялось десяти миллионам ливров), однако способы его обогащения не выходили за рамки законности, так как он всегда старался найти юридические основания для принимавшихся им мер. Но не только власть и деньги составляли силу министра.
Пожалуй, главное состояло в том, что Кольбер за время своего служения королю основал влиятельнейший фамильный министерский клан, слившийся со знатнейшими семьями королевства. Происходило это так. В декабре 1648 года он женился на Марии Шаррон, дочери члена Королевского совета (у нее было приданое в сто тысяч ливров), и от этого брака у них родилось четверо детей. Одна из его дочерей, Мария-Анна, вышла замуж за представителя высшей французской аристократии — за Луи де Рошешуара, герцога де Мортемара, а он был родственником фаворитки короля маркизы де Монтеспан. Старший же сын, тоже Жан-Батист Кольбер, стал маркизом де Сеньеле, высокопоставленным государственным чиновником и дипломатом, второй сын, Жюль-Арман, — архиепископом Руана. Братья влиятельного министра также не были обделены судьбой: один из них стал послом, а затем госсекретарем по иностранным делам, второй — генерал-лейтенантом, третий — епископом Монпелье.
Пристраивая своих родственников, Кольбер давал им шанс «честно» выдвинуться и разбогатеть. Он писал одному из братьев:
«Сознаюсь, что я мужественно стараюсь уничтожить зависть тех, кто видит нашу семью столь высоко. Я хочу, чтобы весь мир пришел к выводу, что фортуна, которую мы имеем, причитается нам по праву. Нас четыре брата, и три остальных на верном пути, чтобы достичь того же, чего и я».
Бесспорно, Кольбер был выдающимся государственным деятелем своей эпохи. Сменив Николя Фуке на посту главы финансового ведомства, он прежде всего ввел строгую отчетность и занялся поисками новых источников доходов с целью уменьшения государственного долга.
Будучи талантливым финансистом, он стремился расширить круг налогоплательщиков, увеличить поступления от королевских владений, лишить привилегий многочисленных дворян-самозванцев. Он даже попытался заставить кредиторов Фуке выкупить его собственные расписки. Это было похоже на сизифов труд. Все хозяйство страны было разъедено коррупцией. Воровали у государства все, но больше всего самозванцы, присвоившие себе дворянские звания. И Кольбер объявил войну расхитителям. Чрезвычайный суд стал чуть ли не ежедневно рассматривать дела о финансовых злоупотреблениях, совершенных на протяжении нескольких десятилетий. В тюрьме оказались многие интенданты, банкиры, налоговые чиновники и т. п. Одного из них даже повесили в Париже прямо перед Бастилией. Такая же судьба постигла и сборщика налогов в Орлеане.
Кольбер не знал ни малейшего снисхождения. Именно поэтому историки называют его «сторонником жесткой и мстительной политики», а саму эту политику — «невероятной системой узаконенного ограбления». В подтверждение этому можно сказать, что в общей сложности понесли наказание более пятисот человек, в том числе и многие из тех, кто «неправильно» голосовал на суде над Фуке. Некоторые из них были вынуждены внести в казну по два-три миллиона ливров. В итоге в 1662 и 1663 годах был собран «богатый урожай» — более семидесяти миллионов ливров, а к 1669 году казне всеми правдами и неправдами было возвращено сто десять миллионов ливров, причем часть этих денег из казны тут же была передана доносчикам, помогавшим разоблачать нечестно нажитые состояния. А, как говорится, когда доносчики вознаграждаются, в виноватых не бывает недостатка.
В 1664 году Кольбер провел перерегистрацию дворянства. Эта акция имела огромное финансовое значение, ибо дворяне не платили прямых налогов. Кольберу нужно было вернуть в прежнее состояние налогоплательщиков незаконно проникших в ряды дворянского сословия обогатившихся простолюдинов. По различным оценкам, было «вычищено» до двадцати процентов семей, правда, большей частью это были не нувориши, а обедневшие стародворянские фамилии, которые по какой-либо причине не смогли подтвердить свои права официальными документами, которые только и принимались в расчет. Как бы то ни было, признанные самозванцами, все они были вынуждены внести в королевскую казну около двух миллионов ливров штрафов. Кроме того, они стали налогоплательщиками, что также благоприятно сказалось на состоянии государственного бюджета.
