Камень.
Большой, тяжелый камень. Кирилл обхватил его пальцами, попробовал выковырять. Когда булыжник не поддался, он вонзил пальцы в мягкую землю, разбросал ее в стороны и попробовал снова.
С тихим чавканьем камень покинул гнездо, в котором пролежал невесть сколько времени, и Кирилл с яростным восторгом ощутил: то, что надо! Булыжник удобно лег в руку, обещая не выскользнуть при броске или ударе.
Выпрямившись, Кирилл заспешил вперед.
Пора последних приготовлений.
Я встаю и поднимаю ее на ноги. Обхватываю одной рукой, держу.
Висит.
Но жива, жива. Я знаю.
Достаю клинок. Мягкий блеск стали, как всегда, прекрасен. Клинок не хвастается, не выставляет себя напоказ. Просто сообщает: готов, не подведу.
Я знаю, мой милый, знаю. Мы с тобой давно – одна семья. Брат мой.
Привычно обхватываю рукоять пальцами, сжимаю. Клинок становится их продолжением.
Вижу острую кромку. Если поднять брата повыше, она чуть серебрится в отсветах умирающего дня. Позволяю себе несколько секунд полюбоваться этим блеском – время есть, я знаю.
Затем касаюсь клинком ее горла.
20:35:45
Пятнадцать секунд.
Оказавшись у места, где тропинка разветвлялась, Кирилл повернулся и принялся спускаться вниз. Там, впереди, и было их место. Несколько десятков шагов прямо и еще пару десятков – направо. Круглый холмик среди топкой по весне почвы, который с трех сторон подковой охватывал кустарник. Не особенно густой и высокий – где-то по пояс, – он, тем не менее, позволял севшим на землю людям почувствовать себя в уединении.
Кирилл остановился и прислушался, но, кроме шелеста листвы и чьего-то раскатистого хохота в отдалении, ничего различить не смог. Спрятав руку с булыжником за спину, он двинулся дальше.
20:35:50
Десять секунд.
Часы на руке безупречно точны – насколько вообще может быть безупречной техника, созданная людьми. Я проверял ход днем перед самым выходом из дома. С тех пор погрешность не могла вырасти более чем на две-три сотых секунды. Я уверен потому, что ношу эти часы уже три года и восемь месяцев. Было время проверить ход.
Это еще допустимо.
Я знаю, где запад, и стою, повернувшись к нему лицом. Там, за деревьями, последние частицы Солнца исчезают за горизонтом. Я не вижу этого, но чувствую. Уже совсем скоро.
Прижимаю клинок плотнее. Движение будет быстрым. Один миг между днем и ночью. Один миг между жизнью и смертью.
Переход.
Подарок.
20:35:55
Пять секунд.
«Что я буду делать?» – вопрос застал Кирилла, спускавшегося по тропинке, врасплох. Не думает же он на самом деле, что маньяк вот так возьмет и отпустит Алису просто потому, что он пришел? Надо было в полицию звонить…
«Тем более что ты опоздал, – шепнул внутренний голос. – Посмотри на часы, сейчас совсем не восемь вечера».
Кирилл вынул руку из-за спины, взглянул на камень: это вот с ним против маньяка?
20:35:57
Три секунды.
Две. Одна.
Переход.
20:36:00
Раздавшийся где-то впереди слабый хрип
(…совсем не восемь вечера)
и последовавший за ним шум падения чего-то тяжелого заставили Кирилла сорваться с места.
– Алиса! Алиса!
В несколько прыжков покрыв расстояние, отделявшее его от тропки, ведущей к холмику, Кирилл затормозил и, едва не упав на скользкой земле, повернулся направо.
С этого места их местечко казалось пустым. Он рванулся вперед…
…и замер на линии кустов.
Тело Алисы слабо подергивалось, возле скрюченных пальцев в земле виднелись бороздки. В крови, еще вытекавшей из распахнувшейся на горле раны, надувались и лопались пузырьки.
– Алиса?..
До него снова донесся хрип, а затем все стихло.
– Алиса?..
Кирилл сделал небольшой шаг вперед. Ему показалось, что рука Алисы шевельнулась, и он, вздрогнув, остановился. Его глаза никак не могли оторваться от раны, распахнувшейся на горле девушки, как очень голодный рот. Кирилл чуть ли не воочию увидел нож – с длинным широким лезвием, чуть ли не мачете – который, плавно скользя, издевательски легко разрезает кожу и все, что под ней…
Только что. Только что Алиса была жива. Еще несколько секунд назад.
(«Мясо!!! Три тачки всмятку, по всему шоссе!
19:31»)
Кирилл рухнул на колени, вцепился руками в волосы, упал на землю и принялся кататься по ней.
Те троллейбусы.
Они отъехали от «Пятерочки» рано. Достаточно рано для того, чтобы успеть проехать перекресток после тоннеля до аварии.
– А-а-а-лиса-а-а! А-а-а…
(Три секунды.
Мужчина рядом с Кириллом шагнул на дорогу и пошел на другую сторону. Вслед за ним с места сорвались еще несколько человек. Кирилл усмехнулся: и что, много сэкономили, торопыги?)
Вопль оборвался. Кирилл молча лежал на боку и смотрел на Алису.
Андрей Фролов. Пощечина
Прирожденный драматический актер Николя Берестов с юных лет считал, что в бойцовском характере и задиристом нраве мужчины нет ничего дурного. А уж служителю сцены такие свойства и вовсе показаны: без них ни роль достоверно не сыграть, ни куска послаще не выбить.
Потому, едва выйдя от директора, Николя отбил победную чечетку и мысленно окрестил свой временный перевод карьерным лифтированием. «Чердачок», конечно, театром был так себе. Но первое: тамошнее руководство ввод Берестова всецело одобрило, в полной мере распознав его актерские потенциалы; и главное – теперь Николай сыграет в пьесе Килкойна, что было несомненной удачей.
Увы, обстоятельства сложились славно отнюдь не для всех участников кадровой операции, итогом которой явилось десантирование Николая Берестова в дружественный театр. Во всяком случае, уж точно не для «чердачника» Матвея Мальцева, с первой пятничной репетиции доставленного в реанимацию с гипертоническим кризом. Что же касалось Николя? Он, разумеется, старался извлекать из случившегося исключительно позитив.
Правда, режиссеру «Почвы» пришлось самовольно скорректировать сценарий модного драматурга и основательно омолодить Филипа Карра, но на каркасе пьесы это не сказалось. Напротив, некоторые акценты ее заиграли иначе, заманчивее и провокационнее.
Сам «Чердак» Николя показался в меру симпатичным.
