– Вот, значит, как его зовут, – сказал губернатор. – Понятно. Ах, как все это неправильно. Так вы предлагаете, капитан, показать им, что мы готовы соблюдать законность и предъявить для опознания всех, кроме того, чьих рук это дело? Это как будто не по правилам?
– Конечно, сэр, – ответил Вудрафф, – но вы не можете отрицать, что сейчас главная наша задача – уничтожать немцев, хотя здесь у нас и немного для этого возможностей, но все равно, война есть война. Сержант Джонс убил врага, и наказывать его за содеянное неправильно. Но я боюсь, что, если мы представим для опознания наших ребят, испанская полиция, скорее всего, возьмет первого попавшегося, лишь бы угодить немцам.
– С юридической точки зрения, – сказал майор Уиллард-Гиббонс, – война тут ни при чем. Испания – нейтральная территория. Один человек пырнул ножом другого человека. Чистой воды убийство. Ему не следовало так поступать. Война ведется по другим правилам. Враг, так сказать, обезличен. Даже если бы один из наших укокошил в Ла-Линеа самого Адольфа Гитлера, правительство Его Величества оказалось бы в весьма неловкой ситуации: убийство произошло на нейтральной территории.
– Думаю, парень не решился бы на убийство, – сказал капитан Вудрафф, – если бы тот не сказал гадость про евреев.
– Кто сказал гадость? – спросил губернатор.
– Убитый немец, сэр, Траутвайн. Он болтал какие-то гадости про евреев, а когда сержант Джонс сказал ему, что женат на еврейке, то в ответ услышал кое-что похуже.
– Сержант Джонс женат на еврейке? – удивился губернатор.
– Да, сэр. Я уверен, что он никогда бы не схватился за нож, если б немец не оскорблял евреев.
– Ну вот, – вздохнул майор Уиллард-Гиббонс, – теперь это уже не убийство противника. Ваш человек убил немца по причинам сугубо личного характера.
– Да, – возразил Вудрафф, – но эти сугубо личные причины напрямую связаны с тем, из-за чего мы воюем с немцами.
– Вовсе нет, – возразил губернатор. – Мы вступили в войну из-за Польши. Мы объявили войну Германии не потому, что немцы убивали евреев. Я имею в виду, что нам об этом ничего известно не было, верно? Конечно, необходимо положить конец уничтожению евреев, как, впрочем, и других народов. Я просто хотел сказать, что антисемитские высказывания – еще не повод кидаться на людей с ножом.
– Мы вынуждены убивать немцев, – сказал капитан Вудрафф. – И мы убиваем их везде и всюду, даже матерей с младенцами. Это тоже не очень-то правильно.
– Как вы полагаете, нам следует поговорить с этим вашим сержантом, – спросил губернатор, – сказать ему хотя бы, чтоб держал язык за зубами?
– Он здесь, сэр, в приемной, – сказал Вудрафф.
– Минуточку, – сказал майор Уиллард-Гиббонс. – Необходимо сделать следующее: все поездки в Испанию должны быть немедленно запрещены. Вы можете сейчас же издать такой приказ?
– Приказы по гарнизону оглашаются в полдень, – ответил губернатор. Он позвонил, чтоб вызвать адъютанта. – Сейчас все сделаем. И еще выставим охрану по всем четырем постам, на всякий случай.
– Я считаю, – продолжил майор, – что мы должны немедленно отправить этого парня подальше отсюда, скажем, в срочную командировку.
– О, господи, – простонал Вудрафф, – это не так просто – организовать срочную командировку. Куда же мы его откомандируем? Если мы отошлем его в Британию, положение может осложниться. Испанское посольство начнет теребить Черчилля запросами о ситуации в Гибралтаре, и отвечать за все придется, вы уж извините, сэр, вам. Боюсь, мы здорово влипли.
– Самое странное, сэр, – сказал майор, – что мы вынуждены лгать. Одно дело – лгать врагу, это в порядке вещей, особенно во время войны, и совсем другое дело – лгать дружественной нации.
– Разве Испания – наш друг? – удивился Вудрафф.
– Испании удалось остановить немцев у французской границы, поэтому они не дошли до Гибралтара. Это вполне дружественный акт, – пояснил губернатор.
– Я думаю, – сказал майор, – самое лучшее в нашем положении – тихий саботаж в отношениях с испанской полицией. Они же ничего не смогут сделать. По крайней мере, если этот парень не будет орать на весь мир о своем грехе.
– Нет тут никакого греха, – пробормотал Вудрафф, – то есть его поступок грехом не считается. Просто парень – полный недоумок. Прошу прощения, сэр.
– Я согласен с тем, – сказал губернатор, – что его необходимо срочно куда-то командировать. То, что я предлагаю, конечно, ужасно, но единственный способ выйти чистыми из этой истории – отправить вашего сержанта на передовую, то есть на верную гибель. Тут уж комар носа не подточит, испанцы останутся довольны.
– Мы тоже, – согласился майор Уиллард-Гиббонс.
– Если вдуматься, свинство это все, – сказал Вудрафф.
– Война – вот самое большое свинство, знаете ли, – успокоил его губернатор и снова вызвал адъютанта: – Тони, напечатайте еще один приказ по гарнизону.
– Пойду приведу этого паршивца, – сказал капитан Вудрафф.
Он направился в приемную, но там было пусто, если не считать грустно взиравших со стен Рука и Хитфилда. Только этого не хватало. Он вышел на улицу и от двух умирающих от зноя часовых узнал, что сержант удалился в направлении Мейн-стрит. Опыт службы в разведке подсказал Вудраффу, куда именно мог пойти сержант Реджинальд Морроу Джонс. Прямо из резиденции губернатора он позвонил в редакцию местной газеты «Гибралтарская хроника» и попросил главного редактора сержанта Шортера.
– Сержант Джонс у вас?
– Так точно, сэр.
– Говорит капитан Вудрафф. Не печатайте ничего с его слов. Это приказ. И немедленно позовите к телефону сержанта Джонса. – У капитана Вудраффа заныло в животе. И еще он вспомнил о собачке: наверно, уже весь пол загадила.
Редж вылетел из Гибралтара на закате того же дня транспортным самолетом Королевских военно-воздушных сил в компании рядового, страдавшего неизвестной в Испании кожной болезнью, канонира, получившего отпуск по семейным обстоятельствам, и штабного офицера, направленного на переподготовку. Большую часть грузовой кабины самолета занимали тюки с почтой. Редж был очень сердит. Во-первых, его лишили положенного отпуска. Боялись, как бы он не пошел в «Дейли миррор», которая немедленно опубликовала бы его историю на первой странице под заголовком «Наказан за убийство фашиста». Во-вторых, он считался под арестом. Штабной офицер, летевший с ним, на самом деле получил инструкцию сопровождать Реджа до авиабазы в Нортхолте. Редж не находил себе места: он мечтал повидаться с женой, каждую неделю писал ей полные любви письма, но ответы приходили все реже и с каждым разом становились прохладнее. Ни один мужчина на свете не сделал бы большего ради жены: зарезать немца, который издевался над ее происхождением и утверждал, что евреи годятся только на удобрения немецких огородов, – вот это поступок. От пережитого у Реджа все еще кружилась голова.
Зато легкомыслия в этой голове поубавилось. Сам губернатор отчитал его по первое число, где это видано, пьянствовать с иностранцами, а потом резать их в темных проулках. Даже в условиях тотальной войны следует соблюдать правила. В конце концов, существует разница между войной и убийством. Современная война по сути – безымянное уничтожение противника на расстоянии. Приказы убивать должны исполняться, равно как и отдаваться, без гнева и пристрастия – в противном случае вам ничего не остается, как только думать о муках и страданиях жертвы. История цивилизации, неотъемлемой частью которой являются войны, показывает, что военная история развивается по линии неуклонного абстрагирования от противника. Неужели, сержант Джонс, вы полагаете, что летчики, ведущие ковровые бомбардировки, в которых гибнут старики, женщины и дети, смогли бы исполнять долг перед отечеством, если б думали не о стратегических, а о гуманитарных последствиях своей миссии? В общем, согласно законам мирного времени, хотя сейчас эта роскошь мало кому доступна, он, сержант Джонс, совершил убийство, и правосудие нейтральной страны требует возмездия. Чтобы уберечь сержанта от возможных попыток похищения с целью передачи испанским властям, командование великодушно командирует его в зону военных действий. По вашей вине, сержант, администрация колонии оказалась в неловком положении по отношению к нейтральным соседям и вынуждена взвалить на себя заботу о вашем срочном отъезде из гарнизона. Губернатор также выразил надежду, что Р.М. Джонс раскаивается и по достоинству оценит гуманную меру пресечения. И вот Редж летит на север, дрожа от холода на неудобной железной лавке.
