Как только губернатору стало известно, что брошюра печатается в типографии, он распоряжается ее задержать, а сам немедленно запрашивает Санкт-Петербург: как быть? Дело в том, что брошюра была, как и положено, представлена в Московский цензурный комитет, и цензор Голицын, не найдя в ней ничего противоправного, разрешил ее к изданию. Ситуация складывалась весьма щекотливая. В соответствии с действующим цензурным уставом губернатор имел право конфисковать и уничтожить тираж брошюры. Но при этом конфискующий должен был возмещать издателю все его материальные издержки из собственных средств. Губернатор на это не пошел. Брошюра была выпушена, правда, местные власти все сделали, чтобы не допустить ее в библиотеки губернии.
Несколько гласных вятского земства активно поддерживали павленковскую идею об организации в губернии сети начальных школ с переездными наставниками. Флорентий Федорович принимается за дело. Он обращается к уездным предводителям дворянства с просьбой изыскать возможность, в порядке опыта, открыть у себя по одному или по два школьных участка, работающих по новому методу. Усилия Павленкова дают свои результаты. В декабре 1873 года губернское земское собрание просило разрешения у Министерства народного просвещения на открытие передвижных школ и проведение занятий в них по «Наглядной азбуке» священника Н. Н. Блинова. Вятское земство еще до решения министерства рекомендовало управам закупить пятьсот экземпляров «Наглядной азбуки» и сто методических пояснений к ним.
Но тут губернатор Чарыков, а скорее всего, его окружение, обнаруживает в книге священника Блинова крамолу. Тотчас же и светские и духовные правители Вятской губернии набрасываются на «Наглядную азбуку». «Подобная азбука вреднее сочинений Лассаля». «Она может только развратить юношество, так как некоторые картины в ней могут привить взгляды Дарвина о происхождении человека». Так высказывался в донесении вятский губернатор Чарыков попечителю Казанского учебного округа. По его мнению, азбуку следовало конфисковать, изъять из употребления, а виновных, в том числе и цензора, наказать. Духовные власти губернии не расходились во мнении с Чарыковым: они тут же изымают «Наглядную азбуку» из своих школ и библиотек. И принимаются за ее автора.
А поскольку создателем азбуки значился их местный священник Н. Н. Блинов, то вся сила удара была направлена именно против него. Несколько сельских батюшек пустили в ход испытанное средство расправы над неугодным им коллегой — донос.
Смотритель Нолинского духовного училища адресовал отцу Николаю несколько нелицеприятных вопросов. Отвечал тог на них без подобающего его сану смирения. Из сохранившихся воспоминаний Н. Н. Блинова видно, что одолевали его сомнения в то время. «Момент был решительный для меня. Я мог решительно заявить, что не я автор “Азбуки”. И вообще — не ответственен в допущенных промахах в некоторых рисунках и фразах…» — говорится в воспоминаниях. Однако понятие чести, верности данному ранее слову взяло верх. И отец Николай не стал подводить Флорентия Федоровича, осознавая, какое тяжелое наказание тот мог бы понести за нарушение запрета на издательскую деятельность.
Блинова решают перевести в приход одного из самых отдаленных сел губернии. А так как он не согласился с подобным назначением, то его, не задумываясь, отрешают от службы. Н. Н. Блинов и его семья попадают в тяжелейшее положение. Флорентий Федорович принимает все усилия, чтобы помочь товарищу, оказавшему ему столь много добрых услуг во время вятской ссылки. Он организует переезд Николая Николаевича в Петербург, устраивает его на работу в собственном издательстве. Правда, как свидетельствовала М. Е. Селенкина в своих воспоминаниях, она неоднократно упрекала Павленкова за то, что тот выплачивал Блинову слишком незначительную сумму и оттого семье последнего пришлось испытывать материальные затруднения. «Мне до последней степени грустно было сознание необеспеченности некоторых его сотрудников, в том числе и Николая Блинова, который именно за сотрудничество с Павленковым потерял место и вынужден был по делам Флорентия Федоровича жить в Петербурге с большой семьей, получая очень незначительное вознаграждение, — писала Мария Егоровна. — А он находил, что единичная нужда не так важна, чтобы на нее стоило обращать особенное внимание и тратиться, когда в виду есть цель более широкая и более плодотворная. Эго был вечный наш спор о любви к “ближнему” и любви к “дальнему”, в котором мы никогда не могли прийти к соглашению и который между нами не раз кончался резкими замечаниями чисто личного характера, чем особенно часто грешила я».
Об объективности или необъективности данного свидетельства можно и поспорить. Характер Флорентия Федоровича был таким, что он вряд ли смог бы бросить близкого ему по духу человека на произвол судьбы. Известно из павленковских писем, что он направлял Н. Н. Блинова в командировки по делам своего издательства. В 1878 году в Санкт-Петербурге еще одним изданием выходит блиновская «Пчелка. Иллюстрированная хрестоматия. Стихотворения, пословицы, загадки». Сам Николай Николаевич вспоминал, что Павленков оказывал ему материальную поддержку, когда он отправлялся на лечение. Во время возвращения священника из столицы в родную губернию также содействовал ему Флорентий Федорович. «Средства для обеспечения всех детей одеждой и расходов на дорогу, а также на содержание жены, остающейся в Петрограде, найдены, — писал Н. Н. Блинов. — Ф. Ф. Павленков взял у меня второе издание “Пчелки”, уплатив, кажется, 200 р.*.
А дело «Наглядной азбуки» было перенесено теперь в Министерство народного просвещения. Когда тамошние чиновники, получив соответствующие донесения, открыли страницы «Наглядной азбуки», то пришли в ужас: эта книга порочит религию?! Член созданного в 1869 году особого отдела ученого комитета Министерства народного просвещения Кочетов констатировал: «Нельзя признать уместным помещение в азбуке наряду с другими рисунками изображений священных предметов, таинств и лиц, как-то — налой, кадило, крест, диакон, распятие, священник, причащение и т. п.». Оказывается, создатель книги — то ли случайно, то ли умышленно так состыковал картинки, что духовные и светские власти стали требовать вообще уничтожения издания за «непозволительные сопоставления» и «недопустимые выражения».
Что напугало блюстителей нравственности и правопорядка? К примеру, буква «X». В азбуке надо было поставить два понятия, предмета или существа, названия которых заканчивались бы этой буквой. Расчет на успешное самостоятельное усвоение новой буквы обучающимися строился на том, что оба понятия должны быть им хорошо знакомы. Павленков помещает изображения петуха и монаха. Казалось бы, в чем тут крамола, «злой умысел»? Но при тщательном рассмотрении рисунка обнаруживалось, что петух своим великолепным хвостом и гребнем намекает-де на что-то петушиное в облике монаха, обряженного в богатую мантию с длинным хвостом и клобуком, с которой спускается пышный креп. Это ли не умышленные козни автора, его желание выставить в глазах ребенка служителя церкви в «смешном виде»? Сам Флорентий Федорович, рассказывая об этой придирке друзьям, не без ядовитости, смеялся. «Трудно было сказать, на что направляется его ядовитость… — комментировал этот эпизод собеседник Павленкова и добавлял: — Думаю все же, что эти фигуры попали в книжку рядом неслучайно».
