Он оторвал от стопки маленькую желтую бумажку, написал на ней цифру, поднялся со своего кресла и отнес на другой край стола Луговской. Она посмотрела на бумажку, ничего не говоря, взяла у Лунца ручку и дорисовала еще один ноль.
— Но это невозможно! — воскликнул Лунц шепотом.
— Невозможно сделать копию так, как делаю я. — Она впервые подняла глаза и внимательно посмотрела ему в лицо.
— Это огромные деньги. — У Лунца вспотели ладони. — Боюсь, я не смогу их найти.
Луговская спокойно поднялась.
— Мне пора, — сказала она. — Мне жаль, что мы потратили время, но я не смогу вам помочь. Ищите другого. У нас полно копировальщиков.
— Постойте. — Лунц остановил ее, придержав за рукав.
Она тут же убрала его руку, взглянув на нее так, будто ей на рукав села летучая мышь.
— Я согласен, — тихо сказал Лунц, оглянувшись на дверь. — Что вам нужно еще?
— Оригинал, разумеется, и возможность работать. Полотно большое. Я постараюсь сделать как можно скорее, но это потребует времени, вы понимаете.
— Это срочно, — сказал Лунц. — Очень срочно. Но сейчас всё складывается как нельзя удачно — картина в мастерской, там легкая реставрация. Вы сможете работать после закрытия музея? А на днях мы ее снова повесим, и я обеспечу вам доступ в зал.
Луговская кивнула.
— Аванс я хотела бы получить как можно скорее, — сказала она. — Приступить смогу прямо сегодня.
— Вы меня просто спасете, — выдохнул господин Лунц. — Вы не представляете, насколько это важно… для музея. Конечно же для музея. В просветительских целях.
— Я пойду, — спокойно сказала Луговская.
— У вас очень знакомое лицо, — не выдержал Лунц. — Я не мог видеть вас где-то раньше?
— Могли, — невозмутимо кивнула знаменитая супруга Кислого. — Тут, в музее. Я тут работаю.
Господин Лунц решил, что ослышался.
— Вы работаете в нашем музее?
— Да, в отделе частных коллекций.
— Быть этого не может!
— Может. Я же работаю.
— И как давно?
— Десять лет. Младшим научным сотрудником.
— Все десять лет? — Лунц никак не мог справиться с удивлением.
— Да.
— И почему же вы до сих пор младший научный сотрудник?
— Потому что старших у нас и так достаточно. Их почтенный возраст не позволяет мне вступать с ними в конкурентную борьбу. Да я бы и не стала тратить на это время, мне есть чем себя занять.
— Это какой-то абсурд, — возмутился директор музея. — Я займусь этим вопросом. Свою компетенцию вы доказали более чем.
— Не нужно, — по-прежнему невозмутимо сказала самая талантливая копировальщица подпольного рынка искусства. — Я работаю в музее не для этого, не для карьеры.
Она оставила на столе карточку со своим телефоном и сказала, что приедет в музей к восьми часам вечера. Холст для работы у нее уже был.
Часть восемнадцатая
Я ждала Марту и смотрела в окно, потом на минуту вышла на кухню, и в этот момент раздался звонок в дверь. Я побежала открывать Марте, но на пороге оказался Марк. Он был в прекрасном настроении и держал за ручку большую плетеную корзину с фруктами и бутылку вина. У него почему-то была перевязана рука, но я даже не спросила, что случилось. Я была так рада его видеть, что тут же кинулась на шею.
— Я тоже соскучился! — воскликнул он, поставил на пол корзинку и, неловко вывернувшись, поцеловал меня в уголок губ. — Ты меня ждала?
— Вообще-то я ждала не тебя, а Марту. Ты не представляешь, что случилось. Проходи скорей.
Он прошел за мной, я остановилась у злосчастной стенки и показала ему на фотографии.
— Смотри, — сказала я. — Ты ничего не замечаешь?
— А что такое? Прекрасные фотографии, я тебе уже говорил.
Он снова поцеловал меня в щеку.
— Нет, Марк, я не об этом. Подожди. Посмотри, пожалуйста, как следует. Ты же сам хвастался, что у тебя профессиональная память.
Марк посмотрел на фотографии, пару раз повернул голову набок, как собака, потом снова повернулся ко мне.
— Третья справа в верхнем ряду висит криво, — сказал он. — А теперь пошли на кухню и откроем вино. Я принес фрукты и буду тебя баловать.
— Марк! — Я уселась на комод, на котором стояли часы, шкатулки с безделушками, флаконы с притертыми пробками и пузатый флакон с пульверизатором и резиновой грушей, который достался мне еще от бабушки. Груша, разумеется, уже рассыпалась от старости, и ее заменили новой. Я переливала в этот флакон свои духи. Марк смеялся и говорил, что это шикарно.
— Да чего ты от меня хочешь?! — возмутился он. — Объясни уже. И слезай, я хочу вина.
— Кто-то поменял фотографии местами, — сказала я и показала на стену. — Вчера или сегодня, пока меня не было дома. Кто-то зашел сюда и перевесил их. Этот кошмар продолжается! Кому-то надо, чтобы я сошла с ума, не иначе!
Марк обернулся и еще раз внимательно посмотрел на стену.
— Ну, да… — Он пожал плечами. — Что-то действительно изменилось. Ты прости меня, но я, честно, не помню, как они висели раньше. Но у тебя, наверное, тут была какая-то своя система.
— Да я прекрасно помню, что и где висело! И по поводу третьей справа в верхнем ряду — ее там вообще не было! Ее поменяли! Раньше там была я. Ты помнишь, моя фотография, черно-белая, на фоне моря? Теперь ее нет, а появилась вот эта!
Я показала пальцем. Марк опять обернулся.
— И кто это? — спросил он. — Тоже кто-то из твоих родственников? Вы немного похожи.
На черно-белой фотографии молодая женщина в длинном платье стояла в полный рост в пол-оборота к фотографу.
— Откуда мне знать, кто это? — Я была готова взорваться. — Говорю же, этой фотографии тут не было, ее кто-то принес, я не знаю, кто эта женщина, и я не знаю, кто тут был!
Я спрыгнула с комода и нечаянно задела большую стеклянную банку с бусинами, которую кто-то из моих творческих друзей подарил мне когда-то как украшение для интерьера. Когда мне было скучно или надо было отвлечься, я нанизывала бусины на нитки. Банка с грохотом разбилась, бусины брызнули в разные стороны и раскатились по коридору. Вместе с моей последней фразой это произвело театральный эффект. Мы на минуту замолчали, а потом одновременно кинулись на пол собирать разноцветные стекляшки.
— Ну ты даешь, — сказал Марк, проползая мимо меня с бусинами в ладони. — Прямо не знаешь, чего от тебя ждать.
— Я нечаянно, — буркнула я.
— Да я не про это, а про твои приключения. Может, стоит сходить в полицию? Кстати, как твоя бровь?
