— Да, — печально сказала она. — Поэтому-то ты и просил у нее прощения, когда был близок со мной. Теперь мне понятно, Тимоти, и жаль, что тогда я так поспешно предположила худшее. Но еще больше мне жаль, что приходится подтвердить правоту твоих слов: я действительно не та женщина, которая тебе нужна.
— Забудь все, что я говорил раньше! Это какой-то идиот во мне по-своему пытался избежать ситуации, к которой боялся повернуться лицом. Правда заключается в том, что я люблю тебя и не могу позволить вот так просто уйти из моей жизни.
— Можешь, — с трудом проговорила она. — Потому что я совсем не та, за кого ты меня принимаешь. У меня есть секреты, Тимоти.
Тим повернулся к ней лицом.
— Что ты хочешь этим сказать? Что замужем за каким-то аристократом, слишком дряхлым, для того чтобы заниматься с тобой любовью, и поэтому решила изведать со мной, каково то, чего ты лишена?
— Я не замужем и не связана родственными узами с королевскими домами Европы. Да, у меня есть деньги, но я не богатая наследница. За исключением той малости, которую оставил мне старый друг, я все заработала сама. Мои драгоценности ненастоящие, и родилась я не с серебряной ложкой во рту, и училась не в частной школе, какие принято заканчивать юным леди.
— Если этим ты хочешь заставить меня изменить мнение о тебе, боюсь, это не сработает.
— Тогда, возможно, сработает это, — сказала Лилиан. — Мое детство прошло в трущобах, с матерью, которая не знала, как отвязаться от меня, когда приходили ее любовники, что случалось довольно часто. Я даже не знаю, кто мой отец. Не исключено, что и мать не знала этого. В детстве я часто ложилась спать голодной и ходила по улицам в лохмотьях.
— Но ты никогда не продавала себя, — сказал Тимоти, подходя и садясь рядом. — Я знаю, что ты никогда этого не делала, Лилиан. — Он приподнял пальцем ее подбородок, чтобы заставить посмотреть ему в глаза. — Я был первым и единственным мужчиной, который занимался любовью с тобой.
— Да, я не пала так низко. Вместо этого я рылась в мусорных корзинах богачей и таскала оттуда вещи, которые им больше не были нужны, чтобы продать затем на блошиных рынках. Обувь, больше не удовлетворявшую изысканным вкусам, разбитые вазы, порванные бусы, всякие мелкие старинные пустячки, которые реставрировала. Этим я зарабатывала ровно столько, чтобы хватило на хлеб, кусочек сыру и пару яблок, слишком помятых и потому забракованных другими покупателями.
— Боже правый! — хрипло воскликнул он. — Сколько же тебе было лет, когда пришлось заняться этим?
— Девять, десять… я точно не помню. Но я была достаточно взрослой, чтобы запомнить, каково это, когда у тебя ничего и никого нет. Достаточно взрослой, чтобы понимать, почему я слоняюсь ночью по улицам: моя мать не хотела, чтобы ее любовники знали, что у нее есть ребенок. Достаточно взрослой, чтобы узнавать запах дешевого вина, исходивший от нее, когда она наконец открывала дверь и впускала меня домой.
Тимоти отвел от нее взгляд и провел рукой по лицу, словно стирая образ, который она нарисовала. Словно стряхивая грязь, из которой она выпрыгнула и которой ненароком забрызгала его. А почему бы и нет? Зачем настоящему мужчине такая женщина, как она?
— И рядом не было никого, кто позаботился бы о тебе? — наконец тихо спросил он.
— Был. Один старичок, владелец небольшой антикварной лавочки. Мы познакомились, когда мне исполнилось двенадцать лет. Его звали Симон. Настоящий антиквариат был скорее его хобби, а зарабатывал он, продавая копии. Он научил меня отличать хорошую, качественную копию от дешевой подделки. Это может показаться простым различием в терминах, однако бывают фальшивки и бывают дешевки, и это не одно и то же. Я фальшивка, Тимоти, но никогда не была дешевкой. Симон научил меня и этому. Он говорил, что, если сам не ценишь себя высоко, не жди этого от других.
— Он был прав, — ласково заметил Тим.
— Да. Знаешь, я любила его. Он заменил мне и отца, и мать. Когда он умер, я испытала большее горе, чем на могиле женщины, давшей мне жизнь. И только после его смерти я узнала, как он любил меня. Симон оставил мне все — свою редкостную коллекцию, свою клиентуру и такую уйму денег, которую я даже представить себе тогда не могла. Он всегда казался мне человеком с очень скромными запросами, но оказалось, что он очень мудро вкладывал свои деньги. И завещал их мне с единственным условием: я должна была научиться всему, что сможет превратить меня в настоящую леди и дать пропуск в высшее общество. Что я и сделала за год с небольшим, когда мне было восемнадцать.
Тимоти ничего не говорил. Он просто смотрел на нее. Смотрел как человек, только что очнувшийся от комы и не понимающий, кто он и на каком свете. Она отпила кофе и откусила кусочек сыру, чтобы дать ему время переварить услышанное. Теперь, высказавшись, Лилиан испытывала странное спокойствие.
Спустя некоторое время Тимоти встал и подбросил в печь полено.
— А потом? — спросил он, видимо довольный тем, что оказался настолько далеко от нее, насколько позволяли размеры крохотной хижины.
— Я открыла маленький магазинчик в лучшем районе города. Надо сказать, это была самая демократичная антикварная лавка. Выполняя заказы клиентов, я не жалела труда — моталась по всей Европе в поисках самых невообразимых предметов. Симон обучил меня всем секретам мастерства, а реставрационная мастерская при магазине была уже моей идеей. Там же делали прекрасные копии. Дело процветало, потому что мы предлагали то, чего нельзя было найти в другом месте. Клиентура, переданная мне Симоном, разрасталась — за счет музеев, коллекционеров из самых высших слоев общества. Со временем я открыла еще одну лавку в Париже, а когда та тоже стала пользоваться успехом, другие — в Женеве, Лондоне, Нью-Йорке и Лос-Анджелесе. В Анкоридже я надеюсь выполнить заказ клиента, устроившего в своем замке музей, посвященный освоению отдаленных земель. Требуются карты, навигационные приборы, предметы быта. Отчасти поэтому я и решила провести Рождество здесь, таким образом сбив одним камнем двух зайцев.
— Ты хотела сказать — убить двух зайцев одним… Проклятье, какая разница, что ты имела в виду! — Тимоти словно очнулся и замотал головой, как собака, отряхивающаяся от воды. — И как много людей знают историю Лилиан Моро, — учитывая, конечно, что это твое настоящее имя?
— Настоящее. Фальшивы только внешние ухищрения. А что касается других людей, то все обо мне знаешь только ты.
— Понимаю. — Он налил себе еще кофе, щедро плеснув туда бренди, насвистывая отошел к окну и уставился в темноту.
Она наблюдала. Она ждала. Она чувствовала напряжение, едва не звеневшее в воздухе и кольцами сжимавшееся вокруг нее все сильнее и сильнее. Ей хотелось бы увидеть лицо Тимоти и по нему, возможно, хоть немного понять, что творится в его душе.
Когда Лилиан почувствовала, что больше не в силах терпеть неизвестность, он снова заговорил:
— Ну что ж. Я думал, что все на свете понимаю. Все казалось мне простым и прямолинейным. Но выясняется, что это не так, а? И вещи на поверку оказываются совсем не тем, чем кажутся. Так что, по-вашему, нам делать дальше, мисс Мастер Иллюзий?
