Несмотря на то что наше общение было кратковременным и носило деловой, а не дружеский характер, я не могла отделаться от беспокойных мыслей. Пожилой человек, который разом лишился и свободы, и общественного положения, и, что не исключено, чувства собственного достоинства. Как ему, рафинированному старомодному интеллигенту, оказаться в тесном пространстве с людьми, которые не отличаются ни умом, ни культурой поведения? Некоторым достаточно одного этого, чтобы разом утратить волю к жизни.
Комната для свиданий не имела ничего общего с тем, как это показывают в западных детективах. Никакой стеклянной перегородки и телефона, по которому говоришь с человеком, находящимся от тебя на расстоянии вытянутой руки, но за толстым стеклом. Все оказалось гораздо проще: самый обычный кабинет со светлыми стенами и жалюзи на окне, позволяющем хоть на время забыть, что находишься по сути дела в другом измерении, за пределами нормальной человеческой жизни. Меблировка более чем аскетичная – два конторских стола, составленные вместе, два стула, намертво привинченные к полу. Дверь, как я успела заметить, без окошечка – все происходящее в кабинете охрана наблюдает в монитор.
Охранник ввел Павла Васильевича, и тут меня ждал сюрприз – пожалуй, самый большой за последнее время. Конечно, бывший руководитель института был исхудавшим, бледным, и мешковато сидевший на нем помятый спортивный костюм не украшал того, кто привык даже дома ходить в тщательно выглаженной рубашке и галстуке. Но все это отошло на второй план, когда в глаза мне бросилось самое главное: передо мной был абсолютно счастливый человек.
– Приветствую вас, очаровательная Виктория! – расшаркался он. – Сожалею, что не имею возможности приложиться к ручке – запрещено правилами сего богоугодного заведения. Вижу, какой вопрос вертится на вашем язычке. Не стану томить: мой разум ясен как никогда. Нет, это не голословное утверждение: имеется документ с печатями и подписью местного эскулапа. Я совершенно адекватен, в состоянии находиться здесь и отвечать за несуществующую вину.
– Но как же несуществующую, Павел Васильевич? – изумленно поинтересовалась я. – Одни финансовые махинации чего стоят, не говоря уже о наркотиках. Прямо в здании института, на оборудовании, поставленном совершенно для другой цели…
– Вы, барышня, полагаю, выросли в те бездуховные времена, когда материальная выгода была поставлена во главу угла, а такие архаические понятия, как принципы и самопожертвование, были уже с большим шумом сброшены с парохода современности. Помните из школьного курса истории суд во времена Русской Правды? Человек, который был уверен в своей абсолютной невиновности, мог сунуть руку в котел с кипящей водой, взять кусок раскаленного железа. И при этом никаких ожогов – реальный исторический факт! А колючая проволока – ее же невозможно порвать голыми руками. И тем не менее, это делали наши не такие уж далекие предки: одни с воодушевлением исполнив «Интернационал», а другие – «Боже, царя храни».
– Но при чем здесь это? – удивилась я.
– При том, что главное – цель, а цель у меня святая. Наука – за нее можно пожертвовать чем угодно. Позволю себе еще один исторический экскурс. Как вам известно, в позапрошлом столетии начали активно проводиться опыты на животных. Кролики, собаки, кошки страдали и погибали ради приобретения человечеством научных познаний. Признайтесь: увидев фото из старой хроники, вы жалели, что нельзя сделать так, чтобы гражданин Павлов сменил лабораторный халат на что-нибудь менее комфортное и отправился валить лес на Колыму? Вижу, как сверкнули ваши хорошенькие глазки. А ведь его цель была человечней некуда. Так вот, многоуважаемая Виктория Евгеньевна: да, вся эта авантюра с продажей лабораторного корпуса – в чистом виде мое изобретение. Правда, не обошлось без помощи господ Ильфа с Петровым и Конан Дойля…
– С собакой Павлова все понятно, но в вашем институте изготовлялись наркотики – вы же об этом знали, правда? И сколько людей от них пострадало, об этом вы подумали?
– А вы не подумали, сколько людей благодаря этой… подпольной лаборатории сохранило свои рабочие места и зарплаты? – неожиданно резко перебил Павел Васильевич. – Знаете, сколько порогов мне пришлось обить в поисках государственных дотаций? Ответ был один: нерентабельно! А знаете, какое у этого института славное прошлое? Эх! Вы бы вместо того, чтобы шастать по заброшенным домам, посетили музей истории института, тогда многое бы уяснили себе. А думаете, легко каждый день наблюдать, как медленно погибает твое детище, дело всей жизни? Денег от продажи семейной коллекции живописи хватило лишь на один раз – раздать зарплату сотрудникам, и то не всем. А черные риелторы не дремали: исторические здания, место в центре города. Я начал опасаться, что кто-нибудь из морально неустойчивых коллег захочет воспользоваться их услугами, предварительно устроив мне «случайное» дорожно-транспортное происшествие. Если бы я мог спасти институт ценой чьей-нибудь смерти – да хоть своей собственной! – я без колебания сделал бы это. А теперь я счастлив. Мне удалось спасти институт.
– Не хочется вас огорчать, но я недавно там была. Лабораторный корпус опечатан, в остальных, похоже, готовятся к переезду.
– Отстаете от жизни, Виктория Евгеньевна! – с фанатичным блеском в глазах выкрикнул мой собеседник. Камера слежения под потолком настороженно качнулась в его сторону. – Институт жив! Нет, не на улице Красного Курсанта. Корпус, оснащенный по последнему слову техники, парк, финские домики для сотрудников, самые лучшие условия для труда и отдыха. Все, кому дорога наука, уже съезжаются туда. Исследования будут продолжены! Не верите? Так уж и быть, дам подсказку. Рано или поздно пресса все равно доберется, так пускай лучше это будете вы, чем какой-нибудь кавалерист-борзописец, которому из всего нужно сделать сенсацию. Ладожское озеро, бухта Черная… При некотором везении вы найдете в лесу настоящий наукоград. Его нет ни на одной карте, вместо него обозначена давно умершая деревня. Можете позвонить в ворота и сказать, что вы от меня. Фирма «Хоббитания», или как там ее, никогда не получит назад свои деньги. Они пошли во славу науке!
Для пущей убедительности Павел Васильевич хотел было разразиться гомерическим хохотом, но, бросив осторожный взгляд в сторону видеокамеры, отказался от этого намерения.
– Предположим, вы меня убедили, – заговорила я. – Старая как мир идея: вы ограбили богатую фирму «Хоббитания», чтобы спасти погибавший от бедности институт. А Николая-то вы за что? Он честно трудился и тоже был предан своему делу…
– Негодяй! – злобно прошипел бывший руководитель НИИ сыпучих материалов, с силой опуская сухонький кулачок на стол. – Мерзавец! Прохиндей! Его счастье, что сейчас не принято вызывать на дуэль. За такое надо стреляться! С десяти шагов!
– Ничего не понимаю. Что он вам такого сделал? Арендную плату вносил своевременно, даже предупредил, что неподалеку планируют построить торгово-развлекательный комплекс и участок, который занят сейчас лабораторным корпусом, взлетит в цене раз эдак в…
– А что он сделал потом, вы не знаете?! – прохрипел Павел Васильевич, наливаясь сперва багровой, а затем фиолетовой краской. Я уже начала всерьез опасаться, что его хватит удар.
