– Ну конечно ненастоящий! Он же призрак! – перебила ее Джина.
– Я знаю, – залившись краской, отозвалась Амина. – Но, скорее всего, он и призрак-то ненастоящий. Думаю, это плод воображения или что-то вроде того.
– Плод чьего воображения? – спросил мистер Типтон подбадривающим тоном.
Ответ на этот вопрос был жирным шрифтом написан на полях, поэтому Амина быстро проговорила:
– Дании!
– Повтори, пожалуйста! – заулыбался мистер Типтон. – Я хочу, чтобы все тебя услышали!
Амина почувствовала, что весь класс смотрит на нее, опустила взгляд на книгу, чтобы не разволноваться окончательно, и повторила свой ответ. Мистер Типтон слегка прищурился, как будто она обнаружила утраченную страницу из Библии, и спросил:
– Ты имеешь в виду коллективное сознание?
– Возможно, или скорее…
Внезапно раздался стук в дверь. Мистер Типтон подошел к двери, распахнул ее изящным движением, кивнув Амине в знак того, что она может продолжать, но у той перехватило горло. На пороге, нервно потирая лицо, стоял Акил, его живот свисал над поясом джинсов.
– Мне нужна моя сестра! – выпалил он.
– Я боялся, что ты именно это и скажешь, – вздохнул мистер Типтон, – а у нас только-только дискуссия началась…
Амина встала, подняв с пола рюкзак, и вышла за дверь. Мистер Типтон поспешил вслед за ней.
– Все в порядке? – спросил он у Акила.
– Нет. То есть не знаю, – ответил тот и протянул учителю записку.
Тот прочитал ее, сложил и убрал в карман сиреневой рубашки.
– Хорошо, – произнес мистер Типтон, повернулся к Амине и сжал ее плечо. – Мы еще продолжим этот разговор!
Они сели в машину и понеслись по бульвару Коорс, без музыки, с закрытыми окнами.
– Что было в записке? – спросила Амина.
– Забрать тебя и ехать домой.
– И все?
– И все.
Амина кивнула: у них миссия! Она будет храброй! На самом деле это было так захватывающе: уйти с уроков в середине дня и нестись в машине по пустым дорогам.
– Может быть, они решили развестись, – сказал Акил, когда они проезжали мимо района частных домов за заборами.
– Что?!
– Ну, расстаться окончательно.
– Ты же говорил, что они никогда… – развела руками Амина.
– Откуда мне знать? Я же не в курсе.
– Но… – Амина отчаянно пыталась придумать что-то, желая избавиться от неуклонно нарастающей паники. – Но зачем им забирать нас из школы посреди дня, чтобы сообщить об этом?
– Может, он решил сегодня от нас съехать?
– Нет-нет-нет! – запротестовала Амина, чувствуя, как у нее внутри все сжимается.
– Ну а что еще?
– Ты и правда так думаешь? – со слезами на глазах спросила она.
– Да не плачь ты, малыш, – посмотрел на нее Акил. – Господи, да я же сам не знаю! Просто предполагаю!
– Но ты же говорил, что индусы…
– Ты разве не знаешь, что в жизни все может измениться в любой момент и, как правило, в худшую сторону? – покачал головой Акил. – Амина, ну это же ясно как божий день! Пожалуйста, скажи мне, что для тебя это не новость!
У Амины от слез заложило нос. Она пыталась дышать, но получалось с трудом. За окном проносились глухие проулки, похожие на галактики, бесконечно повторяющиеся фракталы проездов, входных дверей и ковриков с надписью «Добро пожаловать!». Как ее отец мог так поступить?! Неужели он действительно уйдет от них?!
– А вдруг с ним что-то случилось? – спросила она.
– Да ничего с ним не случилось!
– А вдруг он умер? – всхлипнула Амина, вытирая рукой нос. – Попал в автокатастрофу? Ты же знаешь, как он водит! Может, машина перевернулась! Или у него инфаркт случился! – тараторила она, постепенно впадая в истерику.
– Ничего такого не произошло! – ответил Акил, однако заметно побледнел, открыл было рот, чтобы что-то сказать, но потом прикусил губу и просто вставил в магнитолу аудиокассету.
Через двадцать минут они сидели в машине перед домом, слушали рев «Judas Priest» – «Breaking the Law» – и молча смотрели на хетчбэк матери и седан отца. На обоих автомобилях не было ни царапины.
– Надо идти, – сказала Амина, когда песня закончилась.
Вытащив ключи из замка зажигания, Акил вышел из машины, и они медленно побрели к дому. Неторопливо пересекли улицу, обогнув кучи пожелтевших листьев, вместо того чтобы пройтись прямо по ним, будто бы это давало им отсрочку от того, что ожидало за дверью. Поднявшись по ступенькам, Акил остановился и, когда Амина догнала его, взялся за ручку двери. Вдруг та распахнулась. На них покрасневшими от слез глазами смотрела мать. Лицо ее опухло от рыданий. Дети молчали, и тогда она заговорила:
– Дом в Салеме сгорел.
– Что?! – пришла в себя первой Амина.
С тех пор как они в спешке покинули Салем тем ужасным утром, прошло три года, но она часто вспоминала дом Аммачи и Стену, неприступную, словно сами Гималаи.
– Несколько часов назад, – кивнула Камала. – Нам только что сообщили.
– Сгорел? – переспросил Акил. – Совсем, что ли?
Лицо Камалы исказилось.
– Как это… – начал Акил, но мать жестом попросила его помолчать.
Ее черты постепенно превратились в жуткую гримасу, потом она разгладилась, как будто Камала взяла себя в руки неимоверным усилием воли. На глазах у Амины это повторилось несколько раз, и тут девочка с ужасающей ясностью поняла, что произошло.
– Аммачи погибла? – спросила она.
Мама кивнула.
– А дядя Сунил? – вмешался Акил.
Еще один кивок.
– Дивья? – пробормотала Амина в надежде, что мама наконец перестанет кивать. – Итти?
– Их больше нет, – дрожащим голосом произнесла Камала.
Больше нет… Амина отвернулась, посмотрела на машину, а потом снова на маму. Ее плечи дрожали, как будто на улице было холодно. Итти звал ее Миттак…
– Черт! – воскликнул Акил.
Камала отошла от двери, и они увидели Томаса, согнувшегося над столом, словно вопросительный знак, и опустившего голову на руки.
– Идите к нему, – подтолкнула она детей.
Они приблизились к отцу. Даже на расстоянии от него исходили волны горя. Томас крутил в руках старый фотоальбом, в котором были детские фотографии – его и дяди Сунила. Амина хорошо их помнила. Пухлый младенец с узким пояском на талии – это Томас. Сунил на трехколесном велосипеде катается вокруг гранатового дерева. Аммачи и Аппачен стоят перед изогнутым капотом старого «амбассадора» – снято за два года до смерти деда от сердечного приступа. Аммачи позирует на веранде, на ее лице сияет улыбка, которой Амина ни разу не видела в жизни. Томас посмотрел на этот снимок, осторожно достал из пожелтевших уголков, удерживавших его на странице, а потом поднес к лицу.
