– Мне, наверное, пора, пока они чего не заподозрили…
– Нет! – хором воскликнули все трое.
– Надо идти, дорогие, – с довольным видом ответила Санджи. – Чако и Радж друг другу глаза повыкалывают из-за этой теории «просачивания благ сверху вниз», там же только у Томаса есть чувство юмора! Ну, где ваш жуткий одеколон? – Она повертела головой в поисках флакона.
Амина достала из-под стула «Стетсон».
– Фи! Да это хуже дуста! – понюхала бутылку Санджи и поморщилась. – А другого нет?
– У меня на комоде стоит «Жан Натэ», – предложила Амина.
– Вот умничка!
Они смотрели вслед тете – та протопала к выходу и замерла у порога, как они ее научили, а потом быстро вышла в коридор и заперла за собой дверь.
– Как думаете, если бы у нее были дети, она все равно была бы такая клевая? – спросила Димпл.
– Нет, – ответил Акил, – так не бывает.
Амина откинулась на спинку стула и достала стоявший сзади чехол от фотоаппарата и блокнот. Открыла новую страницу и отметила cветочувствительность фотопленки, экспозицию и время суток. Немного задержалась на колонке под названием «Качество освещения». Посмотрела на небо и написала: «Мутное».
– Так, а что у вас там с папой? – полюбопытствовала Димпл.
– Да ничего, – почесав щеку, буркнул Акил.
– Ты же только что сказал тете Санджи, что его дома не бывает.
– Ну да.
– И почему?
– Потому что не бывает, – отрезал Акил. – А что тут такого?
– А почему ты тогда так на него злишься?
– А кто сказал, что я на него злюсь?
– Да всем понятно, что злишься, – закатила глаза Димпл.
– Его же дома не бывает, так что мне и злиться-то не на кого.
– Ясно, но он же не дурака валяет, не любовницу завел, да? Просто много работает.
– Все в порядке, – ответила за брата Амина. – Акил преувеличивает. Папа проводит дома много времени. В основном ночью.
– Чушь! – перебил ее Акил. – Он обозлился на маму и ушел от нас!
– Что? – удивилась Димпл.
– Ерунда, – быстро произнесла Амина, сердито поглядывая на Акила. – Ничего такого он не делал!
Димпл сурово посмотрела сначала на него, потом на нее, откинулась на спинку стула и заключила:
– Как же я рада, что у меня нет родных братьев и сестер!
Когда все ушли, Акил и Амина вернулись на крышу и принялись разочарованно смотреть в пустое небо. Уже стемнело, оно стало какого-то невообразимо серого цвета, почти прозрачного и ровного, если не считать слабого, тающего шва, простроченного давно исчезнувшим самолетом. Амина подумала о запахе трубочного табака, стоявшем в ванной на первом этаже даже тогда, когда отца не было несколько дней подряд, о его тарелке, которую она каждое утро видела в сушилке рядом с раковиной, тонкой и сухой, словно без остатка высосанная кость.
– Как ты считаешь, он в самом деле уйдет от нас? – спросила Амина.
– Что?!
– Папа. От нас.
– Индусы не уходят, – пожал плечами Акил. – Они же все страдают этой фигней – «будем жить вместе долго и несчастливо».
– Ты думаешь, он несчастен? – помолчав, спросила Амина.
– Я думаю, он продукт своей расы и эпохи.
– Ты уверен, что он несчастен? – нахмурилась сестра.
– Так мы все несчастны, разве нет?
– Не совсем.
– Ну как знаешь. Я просто говорю, что есть вещи неизбежные, – продолжал Акил. – Это генетика – хорошие зубы, плохая кожа, больное тело. Жизнь под гнетом благодарности.
– Под чем?
– Под гнетом благодарности! Когда все время кланяются и лижут всем ботинки, потому что чертовски благодарны за возможность жить в этой стране! И ведут себя так, будто любой, кто с ними заговаривает, делает им огромное одолжение!
– Ты, по-моему, никому не кланяешься и ботинки не лижешь.
– Да ты что? Господи, Амина! А ты в курсе, что мама поблагодарила миссис Маклин за то, что та отчислила меня в прошлом году с французского?
– Мама поблагодарила ее за то, что та преподала тебе урок.
– Мама поблагодарила ее за то, что она сучка! Странно, что мать после этого еще на ужин ее не пригласила! О да, я готовлю чудеснейший бирьяни, неужели вы еще не пробовали? – прощебетал он, копируя акцент Камалы и все время покачивая головой.
– Ш-ш-ш! – перебила его Амина, показав на небо.
Она услышала этот звук – пронзительный крик, который мог вырваться лишь из тонкого длинного горла, в конце тон слегка повышался, будто кто-то о чем-то вопрошал. Амина посмотрела наверх. Голоса становились все громче, переплетались, взлетая вверх в секундном крещендо и отражаясь от верхушек тополей и кирпичной стены за спиной детей. Вот появился первый гусь, стрелой пронзив беспощадно-чистое небо. Темные крылья распластались на ветру, он парил в вышине под самыми облаками, словно не двигаясь с места. Амина затаила дыхание. Вскоре показался второй гусь, а за ним – еще один. Они выстраивались друг за другом в мерно колеблющийся клин. Резкие звуки гусиной переклички пронзали сердце Амины. Акил улыбался. Птицы описывали широкие круги у них над головой.
– У них размах крыльев, как если бы человек раскинул руки, – заметила Амина.
– Счастливый человек, – поправил ее Акил, и на его лице промелькнуло редкое выражение невыразимой тоски.
– Ты вырастешь, – сказала Амина, быстро подняла фотоаппарат и щелкнула затвором.
Глава 5
Почему в тот день ей внезапно захотелось сфотографировать пустую аудиторию? Амина и сама этого не понимала, просто надеялась, что пустые парты смогут кому-то о чем-то рассказать. Из-за этого она и опоздала на урок английского.
– Как мило с твоей стороны, что ты все-таки к нам присоединилась, – проговорил мистер Типтон, даже не взглянув в ее сторону, а вот Джина Роджерс, которую перебили на середине предложения, сердито воззрилась на нее.
Амина быстро прошла к своему месту и села.
– Акт второй, сцена пятая. Продолжай, пожалуйста, Джина!
– Я хотела сказать, что его отец был прирожденным лидером, поэтому Гамлету стоило бы проявить уважение к его желаниям, – закончила Джина.
Амина, с трудом переводя дыхание, уставилась в книгу, и тут мистер Типтон спросил:
– А ты что думаешь, Амина?
– Об отце Гамлета? – попыталась выиграть время Амина.
– Да.
– Вообще?
– Нет, конкретно по этой сцене.
– Мм… – протянула Амина, глядя на пометки Акила на полях. – Мне кажется, он ненастоящий.
