Мама вернулась ко мне, и по ее бледному лицу было видно, что она сильно встревожена. Она немного помедлила, прежде чем сесть в экипаж.
– Не знаю, не опасно ли мне садиться рядом с тобой сразу по выходе из дома больной, – сказала она. – Сесилия очень плоха. У нее воспаление легких и корь. В Гарфилде было несколько случаев кори, и бедная девочка, должно быть, заразилась там, когда ходила в почтовую контору. Ее мать говорит, что она ходила туда по твоему поручению, Мэгги, и я не могу понять, зачем тебе это понадобилось.
Мама вопросительно посмотрела на меня, но я упрямо промолчала.
– Знаешь что, Мэгги, мы, пожалуй, не вернемся на пикник в рощу, а лучше сначала поедем домой. Мне надо о многом поговорить с тобой наедине. Но успокойся, тут нет ничего страшного. Будем надеяться, что Сесилия поправится. Ты просто поступила необдуманно, но это должно послужить тебе хорошим уроком, чтобы научиться владеть собой и не падать духом, когда придется понести наказание за неразумные поступки. Между прочим, я только что узнала, что вы с Вайолет ходили навещать Сесилию.
– Да, мама, мы были у нее. Ферфакс сказал нам, что у нее только сильная простуда. Мы думали, что простуда – неопасная болезнь.
– А на деле оказалось, что это корь. За тебя я не особенно опасаюсь, но ужасно боюсь за Вайолет. Она такая слабенькая девочка, и если она захворает, то я не знаю, что станет с ее родителями. Как только вернусь домой, сейчас же напишу леди Пенроуз и сообщу ей о болезни Сесилии.
– Ах, мама, почему вокруг только одни несчастья! Право, я думаю, что лучше было бы мне вовсе не родиться на свет!
– Грешно говорить такие вещи, – возразила мама. – Разве у тебя нет жалости к тем, кто тебя любит, и нет мужества, чтобы переносить неизбежные жизненные невзгоды? Вооружись терпением и твердостью духа, дитя мое! Я вижу, что ты сильно встревожена, Мэгги. Мы с тобой как-нибудь в другой раз поговорим о том, в чем тебя обвиняет миссис Ферфакс, а пока я тебя прошу только объяснить мне, как могло случиться, что ты в такую рань встретилась с Сесилией.
– Она, должно быть, отчасти была в бреду, мама. Я пошла в рощу, чтобы набрать цветов для папы, и не знала, что встречусь там с ней.
– Я верю тебе, Мэгги, но все-таки тут не все для меня ясно. Мать Сесилии говорит о какой-то тайне между тобой и больной девочкой. Оказывается, Сесилия уже продолжительное время о чем-то беспокоится, и это связано с тобой.
Я отвернулась в сторону и ничего не ответила.
– Судя по всему, Мэгги, тут действительно кроется какая-то тайна, и я буду ждать от тебя полного признания, – продолжала мама. – Наша святая обязанность – сделать все возможное, чтобы спасти жизнь девочки и успокоить, если ее что-то мучает в эту минуту. Ты сперва пойди наверх и на всякий случай перемени платье, а потом посмотрим, сколько времени у нас останется до возвращения наших с пикника.
Подъезжая к нашему крыльцу, я с ужасом увидела миссис Роббе, которая, очевидно, поджидала нашего возвращения.
– Право же, миссис Роббе, – сказала мама, – я вам уже объяснила, что у меня сегодня нет времени.
– Но мне крайне необходимо поговорить с вами, сударыня, – настаивала почтмейстерша. – Дело касается моей чести. И вы, мисс Маргарет, непременно должны присутствовать при нашем разговоре, поэтому я попрошу вас не уходить, – продолжала она, загораживая мне дорогу.
– Но моей дочери срочно надо переодеться, – вступилась мама. – Я вас не понимаю, миссис Роббе. Если у вас действительно такое неотложное дело, то я могу уделить вам минут пять, а лучше отложить разговор до завтрашнего утра. Бедная Сесилия Ферфакс опасно больна, и надо прежде всего позаботиться о ней.
– Это и неудивительно, что девочка захворала! – воскликнула миссис Роббе. – Вам, может быть, неизвестно, что она две недели назад ходила в Гарфилд? Так выслушайте меня, сударыня! Это дело требует немедленного разъяснения. При том, скажу откровенно, что мне очень тяжело приходить к вам для разоблачения столь позорного дела, в котором замешаны члены вашего семейства…
– Позорного дела? Для нашего семейства? Вы забываетесь, миссис Роббе! – воскликнула мама.
Больше я ничего не слышала, потому что в ту же минуту бросилась по лестнице наверх. Сорвав с себя нарядное шелковое платье и бросив на постель мою чудесную шляпку, я дрожащими руками стала поспешно одеваться в свой будничный наряд. Меня охватил такой ужас, что я ни о чем не могла думать и действовала как будто машинально.
«Я не в силах это терпеть дольше, – повторяла я про себя. – Я негодная, скверная девчонка, хуже меня никого нет на свете! Остается одно – бежать из дома!»
Я открыла комод, достала свой кошелек, в котором хранились пять шиллингов, полученные накануне от Ферфакса, сунула кошелек в карман и, схватив жакетку и старенькую шляпу, сбежала вниз по лестнице.
В доме не было ни души, вся прислуга находилась на месте пикника в роще. Я остановилась на минутку и прислушалась к разговору мамы с почтмейстершей, но они говорили так тихо, что я ничего не смогла расслышать.
С тяжелым сердцем оглядела я наш чудесный домик, мой любимый домашний очаг, где я прожила столько счастливых лет. «Увижу ли я его когда-нибудь вновь?» – промелькнуло у меня в голове. Но время терять было нельзя, и я поспешно направилась к выходу.
Пройдя через двор, я открыла калитку и оказалась на дороге, которая вела к железнодорожной станции, расположенной как раз в противоположной стороне от рощи, откуда должны были скоро прийти домой с пикника папа и все остальные. На дороге никого не было видно. Я пустилась бежать без оглядки, и чем быстрее бежала, тем сильнее меня охватывал ужас. Мое сердце колотилось в груди и сжималось от боли.
Скоро меня обогнал крестьянин на телеге; он поглядел на меня и крикнул: «Беги, беги, не отставай, первой придешь к призовому столбу!» Я со страхом посмотрела на него и пустилась бежать еще быстрее. В деревне из ворот выскочила собака и принялась лаять на меня. Потом какой-то мальчишка встал мне поперек дороги, расставив руки и заграждая путь, но я проскользнула мимо него и побежала дальше.
Наконец я очутилась на станции железной дороги. Теперь все зависело от того, есть ли в ближайшее время какой-нибудь поезд. Я немного замедлила свой бег, чтобы отдышаться, и тут по сигналу семафора поняла, что ожидался поезд. Мне было безразлично, куда шел этот поезд, лишь бы мне удалось сесть в него.
Я поднялась на платформу и подошла к кассе.
– Куда направляется поезд? – спросила я.
– В Эксетер, – ответил кассир.
Город Эксетер, как я знала, находился на расстоянии примерно часа езды от нас.
– Дайте мне билет третьего класса, – распорядилась я. – И поскорее, мне не хотелось бы пропустить поезд.
