Английская писательница Элизабет Томасина Мид-Смит родилась в 1844 году в Ирландии, в семье протестантского священника. Мать девочки рано умерла, и, когда отец женился во второй раз, Элизабет отправилась в Лондон. Она упорно занималась в читальном зале Британского музея и самостоятельно подготовила себя к писательской карьере. Первые произведения Элизабет появились в 1861 году, когда ей исполнилось 17 лет.
Наиболее известны ее романы для девочек и женщин, особенно – вышедший в 1886 году под псевдонимом Л. Т. Мид «Девичий мирок», огромная популярность которого фактически породила такой вид литературы, как «школьные романы». Тем не менее она продолжала экспериментировать и в других жанрах: ее перу принадлежат исторические, приключенческие и детективные романы и повести. За свою жизнь Элизабет Мид-Смит опубликовала около 300 произведений, включая короткие рассказы и статьи в журналах. В свои лучшие годы она писала до 10 романов в год.
Роман «Дедушка и внучка», который мы сегодня предлагаем нашим читателям, был переведен на русский язык Е. М. Чистяковой-Вэр в 1900 году и с тех пор в России не переиздавался. Мы решили познакомить широкого читателя с незаслуженно забытой повестью Элизабет Мид-Смит и сохранили прелесть дореволюционного перевода, позволив себе лишь бережную литературную обработку.
Действие романа разворачивается в английском поместье Сторм, где долгое время живут старый сэр Сезиджер и его незамужняя дочь Доротея. Скучная и бесцветная жизнь обитателей усадьбы изменяется, когда в один прекрасный день на пороге старого дома появляется шестилетняя Дороти – дочь старшего сына сэра Роджера. Непосредственный ребенок с открытой душой непостижимым образом сплачивает семью и наполняет очерствевшие сердца своих близких любовью и покоем.
Глава I
Гирлянды из маргариток
Дороти Сезиджер сидела на зеленой свежей лужайке, залитой ярким солнцем, среди травы, из которой выглядывало множество чудесных белых маргариток. Ее тетка Доротея смотрела на девочку из окна своего будуара[1], помещавшегося в нижнем этаже старинного дома, где жили многие поколения рода Сезиджер.
Дороти шел седьмой год. Она была одета в белое платье, мягкое и широкое, волнами рассыпавшееся вокруг нее. На довольно худеньком личике светились очень серьезные черные глаза; на голове вились густые темные волосы. Девочка скинула шляпу, которая теперь лежала на траве, и усердно плела гирлянду из маргариток, на ее коленях было множество этих маленьких цветов. Личико малышки казалось серьезным и озабоченным. Она крепко сжала розовые губки, тяжело вздохнула и прошептала:
– Что за несносные, непослушные цветы!
И когда она произносила эти слова, между нежными, точно нарисованными кисточкой, тонкими бровями появилась легкая морщинка.
Мисс Доротея Сезиджер внимательно смотрела на маленькое милое существо. Дороти еще не минуло и семи лет, а между тем она захватила в свои владения всю лужайку. Тетя Доротея была страшно худа, костлява, угловата; свои волосы она причесывала по старинке гладко и отличалась замечательной опрятностью. На тонких пальцах блестело множество дорогих колец, на груди красовалась старинная жемчужная брошка, худое тело покрывало старомодное атласное платье, плечи облегала небольшая кружевная черная шаль.
Доротея сидела в своем будуаре, который, правда, еще сохранял следы былого изящества, но ясно доказывал, что теперь хозяйка совсем забросила его.
Ребенок, игравший на лужайке, был весь облит золотистым солнечным светом и казался до того непохожим на Доротею, что его можно было принять за существо из другого мира. Тем не менее, между этой прелестной девочкой и исхудалой старой девой существовало большое семейное сходство. Только в каждом движении, в каждом взгляде Дороти проглядывали бодрость, смелость и резвость, у Доротеи же была запуганная душа и никакой смелости. Природную живость и отвагу в ней уничтожила жизнь в полном подчинении своевольному отцу.
– Дедуля, время прошло! – прозвучал тоненький, светлый, пронзительный голосок.
Дороти поднялась с травы, оправила белое кисейное[2]платьице, откинула темные кудри и перебежала через лужайку, направляясь к другой стороне дома. Тетя Доротея вздрогнула: она слышала, что сказала девочка, и видела, куда та направилась.
«Что теперь будет? – подумала Доротея. – Мне даже страшно себе это представить! Он жестоко обойдется с ней; скажет что-нибудь недоброе, по своему обыкновению. Всегда так бывает».
– Дедушка, дедушка! Время прошло, совсем прошло! Ты нужен Дороти, – детский голосок звучал повелительно.
«Не сойти ли вниз, не увести ли ее лучше, пока он не заговорил? – подумала тетушка Доротея. – Он всегда спит в это время. Нет, нет, мне слишком, слишком страшно. Ах, если бы я не так ужасно его боялась. Я не хочу, чтобы это маленькое создание перестало быть смелым. Но ведь он сломит каждого! Он убил во мне всякую бодрость и решительность… Мне уже сорок три года, а я никогда не жила по-настоящему. Я только ела, спала и делала то, что он велит. А вот Дороти, которой нет еще и семи, не боится никого и ничего. Но он, конечно, запугает и ее. Бедная, бедная девочка».
– Дедушка, дедушка, – продолжал звать веселый звонкий голос.
Ответа не послышалось, и маленькое создание с длинной гирляндой из маргариток, обмотанной вокруг шейки, забралось в открытое окошко и остановилось на старом, совершенно истертом ковре, глядя на дряхлого человека, который спал в большом глубоком кресле.
Сэру Роджеру Сезиджеру было под восемьдесят, но выглядел он лет на десять старше. Когда-то он был очень высок, теперь же сгорбился так сильно, что казался чуть ли не низкорослым. Прежде его считали очень красивым, и даже теперь, в старости, его черные глаза ярко блестели и смотрели пристальным, проницательным взглядом. В ту минуту, когда к нему вышла Дороти, они были закрыты, и это показалось девочке очень странным. Она сложила маленькие ручки и задумчиво посмотрела на деда.
«Он спит крепким сном, – подумала малышка. – А я сказала ему, что он должен проснуться в четыре часа, и сплела две гирлянды – одну для него, другую для себя. Я помню, как мама всегда говорила, что нужно держать данное слово».
Она сделала три шага вперед. Крепко спавший старик не подозревал, что внучка стоит перед ним. Слабый румянец выступил на нежных щечках девочки. В эту минуту она была очень хороша, хотя смуглое личико немного походило на лицо южанки. Быстро-быстро Дороти вскарабкалась на колени спящего и ловкими пальчиками накинула гирлянду из маргариток ему на шею.
