Никогда больше даже не посмотрю в его сторону! Прочь из моей жизни!
Указательным пальцем я вертел диск, набирая наш номер, а сам думал: когда же я наконец стану по-настоящему взрослым?
– Это ты? – спросил голос моей матери.
– Я.
– Как дела?
– Суперздорово!
– Представляешь, Момо Капор разводится.
– Откуда ты знаешь?
– В газете написали. Жена застала его с любовницей.
– Чего они только не говорят в своих газетах! А как бы ты отреагировала, если бы такое написали про Брацо?
– Ни секунды лишней не осталась бы с ним! Но моему Брацо не до того, его самая большая любовь – спритц!
– А твой любовник когда возвращается?
– Мой любовник?! Да что ты мелешь?
Я сразу пошел на попятную.
– Да ладно тебе! Мой предок когда вернется?
– Не сейчас. Он в командировке, еще три дня. А ты-то когда приедешь?
– Через день или два.
– Не через день или два, а завтра. К его возвращению ты должен быть дома.
Ту-ту-ту…
Время, полагавшееся мне на один динар, закончилось, и разговор прервался. И хорошо. Потому что, если бы он продолжился, если бы у меня нашлось еще один или два динара, я объявил бы матери, что у отца есть любовница. Мне нравились моменты, когда я ощущал собственную значимость, и в этом таилась опасность, потому что тогда мне случалось распускать язык. Выложить правду, шокировать – мне это доставляло удовольствие. Чтобы превзойти Брацо по значимости? Сейчас я распустил хвост. Но ненадолго. Потому что я был убежден, что мать бы ушла. И конец нашей семье. К тому же наушничать нехорошо. «Доносчики выдают своих, а ненавидят их и злоумышленники, и полиция», – говорил отец.
Я не хотел, чтобы меня ненавидели, потому что не умел ненавидеть. В моем случае гнев растворял ненависть. И все же как смириться с тем, что у отца есть другая женщина? И когда он плакал, рассказывая о женщинах-героинях, – это явно не было притворством! Это как раз и сбивало с толку.
Неожиданно появился начальник вокзала и уставился на нас. Его брови то поднимались, то опускались: это означало, что он пытается сообразить, как бы предупредить полицию. При одном взгляде на Комадину брови его замерли.
– Это еще кто? – осведомился он, ткнув в нас указательным пальцем.
– Моя родня. Провожают меня.
– Снова служить, бравый солдат?
– Нет, в тюрьму. Но всего на три года.
– Нет проблем, – объявил начальник станции, заметив коротенький поезд «Чиро», который с трудом преодолевал крутой подъем, прежде чем со скрежетом остановиться перед платформой. – Все будет сделано по воинскому уставу.
Комадина с билетом вошел в вагон, а мы стали ждать отправления поезда. Црни воспользовался этим, чтобы заглянуть в кабинет начальника станции, который – кто б сомневался! – поспешит отправить сообщение в полицию Дубровника, чтобы доложить о присутствии в поезде подозрительных личностей. Собравшись крутануть ручку аппарата, начальник посмотрел на нас и сказал:
– Если вы думаете устроить здесь драку…
Договорить он не успел: Црни обрушил ему на голову дорожный указатель. Начальник станции рухнул, и мы связали его. Так что он составил нам компанию в находящемся в хвосте поезда туалете, где мы спрятались. Снаружи остался один Комадина. Мы договорились, что, если появятся фараоны, он придет предупредить нас. Мы были готовы выпрыгнуть через окно. Црни протиснулся между нами, и мы затаили дыхание на время, пока «Чиро», кряхтя, спускался к Дубровнику.
Вдруг Комадина подал голос:
– Сваливайте! Живо!
Спасайся кто может! Выпрыгнув, мы помчались вдоль поезда и свернули в рощу.
Грянул выстрел, за ним послышалось предупреждение:
– Стой! Или я стреляю!
Полицейский из поезда выстрелил в воздух. Мы кубарем скатились по склону в сторону порта Груж. Разве впервые кто-то вот так, на всех парах, врывался в Дубровник? Какая глупость! Ведь Дубровник существовал уже так давно. Сколько раз солдаты входили в него ускоренным шагом? Сколько раз этот город был опустошен и все же сохранил столь прекрасную гармонию!
На подступах к порту Груж воняло рыбой, а мы еще добавили немного запаха поездного туалета. Рыбаки сильно шумели. На оконечности мола, уставившись на море, сидел волосатый парень с рюкзаком.
– Ишь ты, еще один хиппи, – указал на него Комадина, – пойду-ка пощиплю его!
Точно свора изголодавшихся волков, мы следили, как он уверенным шагом приближается к иностранцу.
– Пока не прочалишься два года в тюряге, – заметил Цоро, – настоящим преступником не станешь.
Присев возле иностранца, Комадина убедился, что тот его не видит, и отвесил ему два чувствительных удара под ребра. Ветер донес до наших ушей сдавленные стоны. Комадина порылся в рюкзаке парня и отшвырнул его, походя саданув иностранца ногой в живот.
– Четыре сотни марок, наркота голландская, – сказал он, вернувшись к нам.
– Нас фараоны не сцапают?
– Пусть сцапают кого хотят, – бросил Цоро. – А мне бы пожрать, парни. Умираю с голоду!
У меня еще в Иванице желудок прилип к хребту, а в ушах звучало чавканье лысого с колючими патлами. Мы обнаружили блинную и заказали по две порции каждому. Блины жевались с трудом, но мы были начеку и поглядывали, как будем делать ноги, если нагрянет полиция. Никого. Мы пошли в город, чтобы в кафе поесть мороженого, и увидели иностранца. Прерывисто дыша и держась за бока, он тащился из порта.
– Do you speak English? – спросил он.
– Yes, I speak little but good, ха-ха-ха!
– My wife left me alone…
– You married?
– Yes!
– Oh, yes, you foreigner!
– Yes, I am foreigner and I am married, but my wife is gone with Galeb!
– Galeb?
– Rock star from Zagreb! And she took all my money![34]
C этого момента я, хотя и не подал виду, перестал понимать, что он рассказывает. Английский с моих пластинок подло покинул меня!
– Money?
– Yes, all my money is gone!
– So, you foreigner in marriage?[35]– сказал я, не слишком уверенный в лингвистической правильности того, что ляпнул.
