— Ничего, боярин, — весело сказал он. — Хоть и недужна боярышня, а видеть ее я хочу. А раз так, веди меня к ней.
Боярыня Нагая настолько испугалась, что выронила из рук поднос. Чарки со звоном покатились по полу, а вино разлилось. Момент был критический. Надо было что-то срочно предпринимать, не дожидаясь, пока грозный государь совсем осерчает. И тогда Федор Федорович упал царю в ноги и покаялся, что обманул, его Марии нет в Москве.
Против ожидания, царь не разгневался. Добродушно усмехнувшись, он сказал:
— То-то, Федор! Видишь, нелегко провести меня. А теперь, шутки в сторону, сейчас же посылай за боярышней. Послезавтра опять приду к тебе, и если и тогда ее здесь не будет, уж не прогневайся…
Сказав эти слова, Иван Грозный повернулся, вышел, сел на коня и умчался, сопровождаемый многолюдным кортежем.
* * *
Федор Федорович Нагой сейчас же поскакал (нет — птицей полетел) в свою вотчину и вернулся в Москву с дочерью. По дороге Мария плакала, умоляла хоть убить ее, но не разлучать с женихом, но честолюбивый отец решил во что бы то ни стало исполнить волю царя. Да, собственно, иного выхода у него, пожалуй, и не было.
В назначенное время Иван Васильевич снова приехал к Нагому.
У Е. А. Арсеньевой читаем: «Нагие кланялись в ножки, благодарили за великую милость: опала, по всему видно было, далась им чрезвычайно тяжко, они были ни живы, ни мертвы от счастья, что воротились в столицу, — ну а Марья, по обычаю, поднесла царственному гостю чарку зелена вина на подносе».
Она была высока ростом. Низкорослые, кстати, высокому царю (ученые-антропологи потом определили рост Ивана Васильевича в пределах 179–180 см, а это по тем временам было очень много) не нравились. А еще она была полна, но именно в той степени, какая делала ее необычайно привлекательной (худые царю тоже не нравились). Тяжелая и густая коса падала ниже пояса, а большие серые глаза смотрели ласково, выявляя ум и добрую душу девушки. Лицо ее было свежее и румяное, губки пухлые, а черные брови изогнуты кокетливой дугой. И еще один важный момент: в роду Марии было много мужчин, готовых стать надежной опорой царского трона.
Короче говоря, она произвела на царя сильное впечатление.
Е. А. Арсеньева по этому поводу пишет: «Сколько ни перевидал, ни перебрал он в жизни баб и девок (иные злые шутники, слышал, приписывали ему аж тысячу растленных им женщин, что было полной нелепостью!), а все ж не видывал девушки краше, чем эта Марьюшка. Причем красота ее не била в глаз, не ослепляла, как некогда ослепила Анастасия».
Милостивым кивком Иван Васильевич выразил свое удовольствие, и Федор Нагой испустил едва заметный вздох облегчения: дело, кажется, вот-вот сладится!
Вопреки всем обычаям, царь тут же сказал Федору Федоровичу:
— Ну, боярин, сам я себе у тебя сватом буду. Полюбилась мне твоя дочь, а посему быть ей московской царицей.
Мария тут же рухнула в обморок, а ее отец низко-низко поклонился, еле удержавшись, чтобы тоже не упасть. Нагой так ждал этого момента, и вот он настал. Падать, позориться теперь было никак нельзя…
— Батюшка, великий государь! — пробормотал он, едва ворочая языком.
Царь усмехнулся и, взглянув на лежавшую без чувств девушку, сказал:
— Видно, не по нраву пришелся я боярышне. Ну, да ничего, стерпится — слюбится.
* * *
После этого девушку привели в чувство и «со всем бережением» доставили в Александровскую слободу — под венец. А свадьба была сыграна осенью 1580 года.
У Казимира Валишевского читаем: «В сентябре 1580 года, в то время, когда Баторий готовился к новой победоносной кампании, царь вступил в седьмой или восьмой более или менее законный брак с Марией Нагой, дочерью боярина Федора Федоровича».
Более или менее законный брак? Интересная формулировка, но, как ни странно, весьма верная. Историки до сих пор спорят о том, сколько всего жен было у Ивана Грозного и сколько из них были законными. К этому вопросу, кстати сказать, можно подходить по-разному.
В. Г. Манягин констатирует, что «путаница с женами царя превосходит все мыслимые размеры». А вот мнение В. Б. Кобрина: «Семь или даже “всего” шесть (если не считать формальной женой Василису Мелентьеву) браков — факт невероятный не только для царя. Думается, это был единственный случай в средневековой России за несколько столетий».
Тут даже трудно что-либо возразить. Действительно, для православной Руси брачная активность Ивана Грозного была чем-то беспрецедентным.
В. Г. Манягин рассуждает следующим образом: «Прежде всего, надо разобраться с терминами. Жена — это женщина, прошедшая тот или иной официально признанный обряд вступления в брак с мужчиной. Сейчас, например, таким обрядом является запись в книге актов гражданского состояния ЗАГСа. Для XVI века таким обрядом было венчание в церкви».
Но даже если следовать этой вполне нормальной логике, ответить на вопрос о законности брака Ивана Грозного и Марии Нагой невозможно. Тут же возникают другие вопросы: где венчались? Кто венчал? Имел ли он на это право?
Конечно же, и на этот раз церковный обряд был совершен без участия патриарха и епископов. По словам В. Н. Балязина, он состоялся 6 сентября 1580 года, и «молодых венчал тот же протопоп Никита, который ставил под венец и несчастную Марию Долгорукую, утопленную после первой брачной ночи».
Е. А. Арсеньева по этому поводу замечает: «Поп Никита… тот самый Никита, который вызвал некогда бурное неудовольствие “ведьминой дочки” Аннушки Васильчиковой и был за то мгновенно отомщен, а потом брал разрешительную молитву на сожительство с Василисой Мелентьевой, снова пригодился государю и свершил обряд венчания. За это время Никита поднаторел в своем священническом деле, уже никто не мог бы сказать, что он “круг ракитова куста венчает”, и многочисленные гости остались вполне довольны благолепием и протяженностью обряда».
Да, никто не мог сказать. Но вот почему? Потому что все было законно или потому что присутствующие боялись высказать свое мнение?
В любом случае, свадебное пиршество было обставлено очень торжественно и вино лилось рекой. Посаженным отцом Ивана Грозного, как и на свадьбах с Собакиной, Колтовской и Васильчиковой, был его сын царевич Федор, дружкой со стороны жениха — князь Василий Иванович Шуйский, дружкой со стороны невесты — Борис Федорович Годунов. Что характерно, все они один за другим стали после смерти Ивана Грозного русскими царями. Помимо Бориса Годунова, дружкой Марии стал Михаил Александрович Нагой, брат Евдокии, умершей жены Владимира Старицкого.
Профессор Р. Г. Скрынников отмечает, что «свадьба была сыграна не по царскому чину». Это значит, что этот пышный и многолюдный бал устроен не в Кремле, а в Александровской слободе, и венчание происходило в обычной слободской церкви. Соответственно, и жить новой царице предстояло не в роскошных кремлевских дворцах, а на достаточном удалении от столицы.
