О'Хара нагнулся, подхватил Муна под мышки, поднял на ноги и прислонил к карете.
— Спасибо, О'Хара.
— Не валяйте дурака, сделайте милость — идите домой. Позвольте помочь вам в карету забраться, — как всегда неожиданно, выдал О'Хара.
— Да нет, я правда в полном порядке. У меня есть подарок для Лауры.
Он оттолкнулся ладонями от кареты и застыл, пошатываясь и любопытным образом укоренив ноги на тротуаре.
— Слышь, приятель, чего это тут творится?
Мун обернулся и увидел, что к нему подошли дворник и продавец газет.
— А, здравствуйте, — сказал он. — Ваш тип в доме.
— Какой тип?… Я всего-навсего бедолага, зарабатывающий несколько медяков…
— В чем дело, сержант? — спросил человек-паук, подходя к ним.
— Отвали, Хоукинс, ты занимаешь мое место, — ответил продавец газет человеку-пауку.
— О, прости, приятель.
Чуть поодаль на них смотрел усатый.
— Лорд Малквист прошел в дом, — сообщил Мун. — Тот, расфуфыренный. Как говорится.
— Думаю, он на нашей стороне, сержант, — сказал дворник.
Продавец газет приблизил свою физиономию к лицу Муна:
— А что вы об этом знаете, позвольте поинтересоваться?
— Вы пришли арестовать лорда Малквиста?
— За что?
Мун нахмурился:
— За то, что он сбил ту даму. Миссис Каттл.
— Ничего подобного, — заявил продавец газет. — Что за мысль!
— Что за мысль! — поддакнул дворник.
— Мы здесь для того, чтобы защитить его жизнь, — пояснил человек-паук.
— Хватит об этом, — отрезал продавец газет.
— Защитить его жизнь? — спросил Мун. — Зачем?
— Потому что ему угрожают, — ответил продавец газет. — Вот зачем.
— Анархист, — добавил дворник.
— Каттл, — уточнил человек-паук.
— О, мы все о нем знаем, — сказал продавец газет. — Смотрите в оба, парни.
— Потому что через минуту мой выход, — закончил Мун.
Он не мог унять смех. Хихикая, он одолел ступеньки, упал и поднялся. Продавец газет, дворник и человек-паук с сомнением смотрели на него. Усатый исчез. О'Хара полез на козлы.
Мун проковылял в дом, оставив дверь нараспашку. Внизу на лестнице сидел Воскресший Христос. Мун рухнул рядом с ним на ступеньку, и Воскресший Христос подвинулся. Он заметил, что к окружающим его вещам — шляпной вешалке, столику в прихожей, вазе — прилеплены бумажки с номерами. Одну прилепили даже к завернувшемуся углу коврика. На вешалке обретались длинный черный плащ и шляпа.
Мун улыбнулся Воскресшему Христу. Воскресший Христос хмуро покачал головой.
— Что такое? — спросил его Мун.
— В хорошенькое дельце я вляпался, так-растак. Без осла я не могу передвигаться, понимаете, связан по рукам и ногам. А ведь ей-ей, должен был сейчас проповедовать массам.
«Массы. Бьет колокол».
— Зачем ты так говоришь? — спросил Мун. — Чушь. Меня этим не проймешь, это неуместно.
Воскресший Христос вздохнул.
— А как же трупы? — спросил он.
— А что трупы?
— Думаю, когда ковер развернут, проблем не оберешься.
— Представляю себе, — представил он себе.
— Может, они решат, что их убил лев, — с надеждой предположил Воскресший Христос.
— Дрессированный, что ли? Застрелил ее из пистолета и закатал их в ковер?
Воскресший Христос задумался.
— Нет, в это они не поверят, — уныло сказал он, но тут же просиял: — Значит, ее застрелили ковбои.
— По правде говоря, именно один из них это и сделал.
— Нет-нет, она была мертва с самого начала.
— Не совсем. — Он задумался о Мари. — Понимаешь, она была очень славная, очень тихая. Француженка.
— Правда? А хмырь?
— Генерал.
— Потопал к праотцам прямо в сапожищах, упокой Господи его душу… Что, вы сказали, его доконало?
— Бутылка.
— Да, пьянство — ужасная вещь. — Он вздохнул. — Я должен был проповедовать о его вреде и всяком таком, собирался обратиться к массам в соборе Святого Павла.
— Тебе бы все равно не разрешили. Только не на похоронах.
— А что, важная шишка?
— Да, — ответил Мун. — Спаситель демократии.
— И только-то? — несколько надменно бросил Воскресший Христос. — А какой толк от энтой демократии, спрошу я вас? Ей-ей, — добавил он, но было то восклицание или призыв, Мун определить не смог.
Он вдруг разобиделся.
— Ненавижу ирландцев, — отчетливо произнес Мун, отчаянно жаждая крови. — Ненавижу. Презираю их, и их треклятое министерство почтовых сообщений, и их слезливые унылые песенки о своей консервной революции в стиле комической оперы. Они лживы, ленивы и нетерпимы, сентиментальные крестьяне, погрязшие в массовом прославлении бесславного прошлого. Неудивительно, что эта страна знаменита исключительно своими беженцами.
— Может, вы и правы, — заметил Воскресший Христос. — Лично я ни одного ирландца не знаю. Не поищете ли мне краюшку хлеба, ваша честь? У меня три дня во рту ни крошки не было.
Мун тупо уставился на него.
— Это не мой дом, — ответил он наконец и поднялся.
Он понял, что сможет одолеть лестницу только на четвереньках. Воскресший Христос встал рядом и подставил плечо. Они вместе взобрались по лестнице.
На втором этаже они заглянули в открытую дверь гостиной и увидели внутри двух незнакомцев: один лепил номер на зеркало, а второй делал пометки на планшете.
Они пошли дальше. На третьем этаже Мун выпустил Воскресшего Христа и ухватился за дверь, ведущую в спальню леди Малквист.
— Спасибо, — поблагодарил он и тихо постучал.
Ответа не последовало. Он открыл дверь и заглянул в комнату. Никого не видать и не слыхать. Остальные двери, ведущие из спальни, закрыты. Мун проковылял к постели и услышал из-под задернутого полога голос Лауры:
— Кто там?
— Я, — ответил Мун.
На полу валялась откупоренная и опустошенная склянка от духов. Он заглянул в проем полога. Лаура лежала на спине, в открытых глазах — отчаяние.
— Боси, я не могу уснуть.
Ее серьезная улыбка застала его врасплох, пронизав то время, что прошло с их разлуки, и он восстановил равновесие в знакомой озабоченности нынешним моментом, своей способностью любить. Его охватил стыд, как будто он ее предал.
