Он понимал – и это было самым важным, – что матери пришлись по нраву те новшества, которые он предлагал. Она посылала ему приветы, передавая, что у них все хорошо, что она часто видит его во сне, что Адам его обнимает и он всегда будет желанным гостем дома.
Никогда не тени упрека.
И все же они каждый раз отклоняли приглашение посетить его. Он умел принять отказ без горечи, понимая, что здесь, при дворе, они чувствовали бы себя чужаками.
В последнее время Аст Ан говорил, что Лета заметно сдала, плохо ест и совсем не справляется с ребенком. Но Каин не обратил на это серьезного внимания.
Не хотел обращать – это он понял теперь, с отчаянием слушая рассказ Аст Ана о том, как зимой она тяжело заболела, стала надсадно кашлять и наконец истаяла, несмотря на все усилия Евы.
«Она умерла от скорби, – подумал Каин. И еще: – Я убил ее».
День был в самом разгаре, решение разнообразных дел затянусь далеко за полдень, а потом настало время вечерней трапезы за столом у Нин, и все это Каину пришлось выдержать, пока он не остался один на один с самим собой и со своими мыслями.
Для Натие этот вечер тоже выдался тяжелым: казалось, разговорам и бесчисленным сменам блюд на царском столе не будет конца, а, наблюдая за Каином, она видела, как он бледен.
«Им снова овладела печаль», – думала она, беспокоясь все больше и больше. Ни разу за вечер их взгляды не встретились, и способность понимать друг друга без слов изменила им. «Он, как всегда, измучится, – думала она, – и уйдет в себя. Этого я не позволю». Наконец, когда они остались наедине, Каин, еле сдерживаясь, сказал:
– Я устал и хочу сразу же лечь, если не возражаешь.
– Нет, возражаю, – ответила Натие. – Я знаю, ты опечален, и не лягу, пока ты не расскажешь, что случилось.
На лбу Каина вспыхнула мета, но голос его остался вежливым и холодным:
– Тогда тебе предстоит неприятная ночь.
Натие вошла в спальню, села на стул возле постели. Каин разделся и лег.
Тишина охватила обоих.
«Она сведет меня с ума», – подумал Каин, нуждавшийся в одиночестве. Ему требовалось остаться наедине со своими муками, с этим хаосом в душе, который все нагнетался и нагнетался весь этот вечер. Он закрыл глаза, чтобы не видеть жены.
«Он засыпает, – думала Натие. – Этот сатана хочет заснуть прямо на моих глазах».
Казалось, прошла вечность, прежде чем Каин, стараясь быть дружелюбным, промолвил:
– Зачем ты мучаешь меня, Натие? Иди ложись.
– Нет. Если я лягу, тут же засну. А ты не должен оставаться в одиночестве этой ночью. Даже если и не хочешь разговаривать со мной, знай: я здесь, рядом с тобой, бодрая и сильная.
– Я прожил наедине со своими муками все эти годы, – возразил Каин. – Я привык к ним, тебе нечего бояться.
– Я и не боюсь. Но ты упрям, если не понимаешь, что больше никогда не будешь одиноким. Я знаю о твоих муках, и ты это знаешь.
И вновь наступила тишина, холодные звезды смотрели на них через высокие окна башни.
Каин старался думать спокойно – как учил жрец Ана. «Я сам выбрал это чувство, будто мне угрожает эта ледяная царица, которая сидит и ждет». Но это не помогло. Он действительно чувствовал угрозу.
Пусть бы она хоть говорила, болтала, как Ева.
– Натие, – взмолился он, – ты ничего не знаешь обо мне. А сейчас мне страшно, что ты думаешь о великом гневе во мне, гневе, которого я не вынесу. Если ты не ляжешь и не заснешь, я уйду.
– А я пойду с тобой, – ответила Натие.
– Ты этого не сделаешь. У тебя есть ребенок.
– А у тебя разве нет?
– Я уже предал одного ребенка, – проговорил Каин. – И жену, и ребенка. – К удивлению своему, он заплакал, спокойно и тихо, как тот, кто знает, что слезы не дают успокоения и не смягчают сердце.
Натие почувствовала огромное облегчение. Только теперь она поняла, как сильно устала, как велик ее страх.
Молча залезла она в постель, легла возле него, одной рукой обняла за плечи и положила его голову к себе на грудь.
– Поплачь, Каин. Это хорошо. Поплачь, пока не уснешь. Я буду оберегать тебя всю ночь.
Но она не смогла сдержать обещания: едва плач Каина перешел в сон, заснула и она.
Наступило утро, и, прежде чем идти за Енохом, Натие разбудила Каина.
В это утро Каин необычно долго стоял под бегущей водой в комнате для омовений. Боль стала сносной, ночные слезы принесли облегчение. И на этот раз он избежал хаоса.
«Я справился, – подумал он, вспоминая ветер, гудевший в голове. Потом поправил себя: – Она помогла мне, моя странная ледяная царица. Как же она сильна, – размышлял он, пытаясь защититься от мысли: «Я больше не одинок, не одинок». Одиночество тоже выбор, и я его сделал сам, – продолжал он рассуждать. – Сейчас оно под угрозой. – И с удивлением почувствовал, как испугался: – Проклятая Натие!»
Уже одетый и готовый нести бремя власти, он снова зашел к ней и почти грубо заявил:
– Я считаю, ты должна знать: Лета умерла. Она зачахла от скорби. И какие бы ты ни придумала извинения, они не изменят того, что я убил ее.
Натие только-только покормила ребенка и уложила его в люльку около кровати. Она встала, качнулась, словно он ударил ее, и громко зарыдала, переполненная болью.
– Как ужасно, Каин, как ужасно… Такая молодая, почти ребенок. – Она всхлипнула и продолжала плакать. – Так ужасно трудно, Каин, и тебе, и твоей матери. И мне, и нам всем.
Енох проснулся от слез матери, закричал. И посреди всех этих воплей обескураженный Каин почувствовал, как тепло и сила наполнили его сердце.
Это ощущение превосходило сознание власти, оно заполнило его целиком. Он впервые познал сочувствие. Тщетно пытался он утешить жену, вытирая ее мокрое лицо. Но и его собственный взгляд был затуманен слезами.
Ему надо было уходить, писцы уже тихонечко постукивали в дверь: дела есть дела.
– Послушай, Натие, – сказал он. – Я отменю все, что наметил на вторую половину дня и на завтра. Поговори с Энки, чтобы для нас приготовили лодку, и попроси разрешения наведаться в его усадьбу. Нам надо побыть одним.
Натие кивнула, все еще всхлипывая, а потом спросила:
– А мальчик?
– Его мы возьмем с собой.
Когда у двери он обернулся, Натие все еще безутешно плакала. Как много у нее слез, у его ледяной царицы.
Медленно плыли они по реке: Каин у кормового весла, Натие у паруса, рядом с ней ребенок в корзинке.
Каин начал говорить, образно описывая жизнь наверху, на горе Ан. Сильная мать, брат, светловолосый и болтливый, всегда в самом сердце событий и общения. Отец, молчаливый, постоянно ускользающий и все же дружелюбный, но чаще как бы отсутствующий, беспрестанно борющийся со своим Богом.
