И я пошла за ней.
София замолчала.
— Говорите, девочка любила кататься на двери? Кто знал проэто?
София пожала плечами:
— Да все в доме, пожалуй. — Кто пользовался этим домиком?Садовники? София помотала головой:
— Никто к нему и не приближается.
— И этот дворик из дома не просматривается?
— Инспектор Тавернер подытожил:
— Значит, практически любой мог проскользнуть сюда незаметнои подстроить эту ловушку. Хоть и очень ненадежную…
Он замолчал и снова задумчиво повращал дверь на петляхтуда-сюда.
— Наверняка тут не рассчитаешь. Либо попадание, либо промах.И скорей, промах, чем попадание. Но Джозефине не повезло: в ее случае былопопадание.
София содрогнулась, а Тавернер перевел взгляд на пол ипринялся рассматривать белеющие на нем выбоины.
— Похоже, злоумышленник сначала поэкспериментировал…Проверял, как будет падать камень… В доме никто ничего не слышал?
— Нет. Ни у кого и в мыслях не было ничего дурного, пока яне пошла за Джозефиной и не нашла ее здесь… распростертую на полу лицом вниз, —голос Софии чуть дрогнул. — Голова у нее была вся в крови.
— Это ее шарф? — тавернер указал на клетчатый шерстянойшарфик, валяющийся чуть в стороне.
— Да.
С помощью шарфа инспектор осторожно поднял с пола кусокмрамора.
— Здесь могли остаться отпечатки пальцев, — сказал он, нобез особой надежды в голосе. — Правда, тот, кто это сделал, наверняка былосторожен…
— И спросил меня:
— Что тебя так заинтересовало?
Я разглядывал деревянный стул со сломанной спинкой, стоявшийпоодаль у стены. На его сиденье чернелось несколько комков свежей земли.
— Любопытно, — сказал Тавернер. — Кто-то забирался на этотстул с грязными ногами. Зачем ему это понадобилось?
Он потряс головой.
— Когда именно нашли девочку, мисс Леонидис?
— Вероятно, около пяти минут второго.
— А Нэнни видела Джозефину двадцатью минутами раньше.Кто-нибудь сегодня до без пятнадцати час выходил на задний двор?
— Понятия не имею. Разве что сама Джозефина. Она каталасьздесь на двери после завтрака.
Тавернер кивнул.
— Значит, начиная с того времени и до без четверти часкто-то подошел к прачечной и устроил здесь ловушку для Джозефины. Говорите, этоупор от главной двери? Вы не заметили, когда он пропал оттуда?
София покачала головой.
— Сегодня дверь не держали открытой: слишком холодно.
— Вы не знаете, кто где находился в течение утра?
— Я выходила прогуляться. Юстас и Джозефина занимались вклассной комнате до половины первого с перерывом в половине одиннадцатого.Отец, кажется сидел все утро в библиотеке.
— А ваша мать?
— Когда я вернулась с прогулки, она только-только вышла изспальни — это было приблизительно в четверть первого. Мама не любит вставатьрано. Мы вернулись в дом. Я последовал за Софией в библиотеку. Филип с бледным,осунувшимся лицом сидел в кресле. У его коленей, тихо плача, примостиласьМагда.
— Из госпиталя звонили? — спросила София.
Филип отрицательно покачал головой.
Магда всхлипнула.
— Почему мне не позволяют поехать к ней! Мое дитя…
Мое смешное безобразное дитя. Я дразнила ее подкидышемтроллей и страшно этим сердила… Как я могла быть столь жестокой?! И теперь онаумрет… Я знаю, она умрет…
— Замолчи, дорогая, — сказал Филип. — Замолчи. Бога ради.
Я почувствовал, что мое присутствие здесь неуместно,незаметно вышел из библиотеки и отправился на розыски Нэнни. Старая женщинасидела на кухне, тихо плача в передник.
— Это наказание мне, мистер Чарлз, за мои скверные мысли.Наказание, вот что это такое.
Я не стал уточнять, какие именно мысли она имеет в виду.
— В этом доме обитает зло. Вот что здесь обитает. Я нехотела этого замечать, не хотела поверить в это. Но теперь верю. Кто-то убилхозяина, и он же пытался убить маленькую Джо.
— А зачем кому-то убивать Джозефину?
Нэнни выглянула из-за передника одним внимательным глазом.
— Вы достаточно хорошо представляете себя, что это был заребенок, мистер Чарлз. Она хотела все знать — это у нее с самого детства.Бывало, крошка пряталась под обеденным столом и подслушивала разговорыслужанок, а потом все им же и выкладывала. Чувствовала себя при этом страшноважной персоной. Понимаете, она всегда была обделена вниманием и лаской матери.Джозефина, в отличие от первых двух, — некрасивый ребенок. Маленькая дурнушка.«Подкидыш троллей», — называла ее миссис. Я всегда порицала миссис за это.Убеждена, именно такое отношение и озлобило девочку. Но Джозефина в какой-томере поквиталась за обиду тем, что стала вынюхивать у окружающих разные секретыи давала им понять о своей осведомленности. Но это совсем небезопасно делать,когда где-то рядом ходит отравитель! Конечно, это было совсем небезопасноделать. В связи с этим мне пришла в голову одна мысль.
— А вы не знаете, где она хранила маленький черный блокнот,ну тот, в который все записывала? — спросил я.
— Я понимаю, о чем вы говорите, мистер Чарлз. Джозефинаберегла его как зеницу ока. Однажды я увидела, как она лизала карандаш и писалав блокнотике и потом снова лизала карандаш. И я ей сказала тогда: «Не лижигрифель, отравишься!» А она мне: «Нет, не отравлюсь, потому что в грифеленикакого свинца нет, а есть только уголь». Хотя я не понимаю, как так можетбыть: ведь если предмет называется «свинцовый карандаш», то, наверное, все-такипотому, что сделан он из свинца.
— Я вас понимаю, — согласился я. — Но в этом случаеДжозефина действительно была права. — (Джозефина всегда была права.) — Так какнасчет этого блокнотика? Вы не знаете, где она его хранила?
— Понятия не имею, сэр. Берегла его как зеницу ока.
— А когда ее нашли, блокнотика при ней не было?
— О нет, мистер Чарлз, не было.
Значит, блокнотик кто-то взял? Или Джозефина прячет его всвоей комнате? Я решил пойти посмотреть. Где находится комната Джозефины, я незнал, но когда я в нерешительности шел по коридору, из-за одной из дверейраздался голос Тавернера:
