поля. Загудели моторы, все засуетились, забегали. У старта, вдоль известковой полосы, крылом к крылу растянулись машины различных систем.
К «Ньюпорту» подошли Чук, Барабанов и со стороны ангара – Глебов.
Корнета посадили на второе сидение, надели подшлемник, каску и привязали ремнями.
Он гордо поглядывал в сторону автомобиля и помахивал перчаткой.
Недалеко от кабины Чук спросил Глебова:
– Может быть, ты хочешь?
– Да нет, ты лучше меня разделаешь. Только под орех!
– Да уж останется доволен!
Никифор Андреевич сделал знак дежурному по аэродрому. Появилась красная колбаса, и моторы враз затихли. Полеты отставляются до посадки «Ньюпорта».
Сел Чук в машину, выверил мотор, разбежался и пошел на подъем.
Сделал три ученических круга, бережно довел «Ньюпорт» до 2500 метров и вдруг, как молния, аппарат взмывает носом вверх, потом падает на хвост, затем на крыло, пикирует и начинает крутиться в свистящем штопоре.
Все это произошло в несколько секунд, но эти секунды мог выдержать только натренированный в пилотаже летчик.
Выведя машину из штопора и не выходя из пике, Чук подвел машину к земле и сел у самого ангара.
В задней кабинке, с закатившимися глазами и перекошенным лицом, бледный и оцепеневший сидел корнет Барабанов, потерявший способность говорить и двигаться.
Дежурный доктор, повозившись некоторое время, попросил Чука завести аппарат в ангар вместе с корнетом. Чук разрешил, и машина, поставленная на козелки, была заведена на место.
Никифор Андреевич в автомобиле успокаивал даму.
* * *
На другое утро корнет на аэродроме не появлялся. Не было на полетах и полковника Чука.
За обедом в офицерском собрании мы уже знали все подробности.
Корнет Барабанов сегодня с четырехчасовым поездом уехал в свой полк, потеряв желание держать экзамен на летчика.
Уехал один, конечно.
Его спутница переселилась к Чуку.
В РОЖДЕСТВЕНСКУЮ НОЧЬ
В огромном зале было накурено.
Запах духов перемешивался с крепким запахом сигар. Было жарко.
Разноплеменная толпа Желтого Вавилона справляла христианское Рождество.
В интервале между танцами гости пили ледяные напитки и вина. Слышался говор на всех языках земного шара. Русские, англичане, немцы, французы, португальцы, испанцы, японцы, индусы, китайцы.
Этот ресторан вместил сегодня весь шанхайский бомонд.
Я попал сюда случайно. Попал и затерялся среди этой массы смокингов и вечерних платьев.
Всем было шумно и весело. Настроение у меня было преотвратительное, пить не хотелось. От нечего делать следил за танцующими парами.
Вот эта пара идеальная. Он – красавец, а она – божество. Какая у нее фигурка! И, должно быть, она сногсшибательно хорошенькая. Вот она поворачивается ко мне лицом.
Божественные голубые глаза и детски-прелестный, немного вздернутый носик. Стоп! Клянусь поршнем «Испано-Сюиза», она мне знакома. Позвольте, позвольте. Ну конечно. Где же я с ней встречался? Боже мой, ну конечно, там. Да, да, сейчас вспомнил.
Эхе-хе, как тяжело, черт возьми…
Это было где-то недалеко от Бирюльки. Хотя, может быть, и не так близко. Давно это было. Впрочем, и в то еще время никто из нас не знал, где мы.
Говорили некоторые, что бредем мы где-то между Красноярском и Бирюлькой и что до Иркутска осталось верст шестьсот. Было сказано: идти все время на восток, а там повернуть вправо и шагать до Ангары. Знали приблизительно, что суток за двадцать можно дотащиться до Иркутска. Вот и все.
Брели мы в арьергарде. Арьергарда, собственно говоря, никакого не было. Не было и никакой специальной части, высланной прикрывать отступление. Здесь собрались все, кто отстал от передовых частей, отбился, выбился из сил, заболел, стер или отморозил ноги.
Были артиллерия без снарядов, кавалерия без фуража, саперы без саперных инструментов, авиация с замороженными радиаторами и моторами, санитарные части без медикаментов и интендантские обозы без продовольствия. Спасала нас только пехота с пятью пулеметами, да и то патроны были на исходе.
Редкие деревушки и поселки, через которые проходили мы, встречали нас пустыми избами с настежь раскрытыми дверями; красные выгоняли всех жителей до нашего прихода. Питаться приходилось чем попало, большей частью кониной. Жили впроголодь, так как с нами тащилось двести человек беженцев из Барнаула и Новониколаевска и вся наша орда состояла из девятисот ртов.
Попал я сюда не по своей вине.
Под Красноярском приблизительно в конце декабря как-то вдруг наступила оттепель. Наш авиационный отряд получил сразу несколько заданий, из которых первое: определить местонахождение головной части северной группы войск и восстановить связь – выпало на мою долю.
Через несколько минут я пролетел над красноярскими «столбами», полюбовался на огненно-красную гору и, описав скобку, потянул прямо на север.
Час спустя я натолкнулся на дорогу, по которой шли какие-то воинские части.
Сел я рядом под ураганный обстрел своих земляков, которые, не жалея патронов, засыпали меня тысячами пуль. Увы, одна из них попала в радиатор и отняла у меня возможность вернуться обратно.
Чтобы выяснить свое положение, я должен был выбраться из кабинки и, увязая в сугробах снега, подошел к землякам, цепью расположившимся вокруг меня.
– Что же это вы свой аэроплан обстреливаете?
– Уж больно шустрый ероплан-то, не распознать, свой али красный.
Земляки повылезали из своих гнезд и подошли ко мне.
– Какой вы части, земляки?
– А мы – разные: есть барнаульцы, воткинцы, ижевцы, есть и из магометанских полков.
– Где ваше начальство?
– А хто е знат. Кажись, впереди где-то.
– Кто же вас ведет, наконец?
– А никто. Сами прем.
– Кто-нибудь есть старший?
– А мы все старшие. Поотбились от своих, поотстали. Эва, сугробы какие.
– Нет ли у вас лошадей?
– Лошадей-то у нас нет, а впереди у казаков есть. Дюже далеко.
Я пошел обратно к аппарату, забрался в кабинку и начал обдумывать свое положение.
В первую очередь было необходимо достать лошадей. Потом добраться до первой встречной деревушки и запаять радиатор. Есть же кузнецы в каждой деревне. В крайнем случае я могу сам.
Мимо меня проходила группа за группой. Останавливались, осматривали машину и уходили.
День уже склонялся к вечеру, когда людской поток прекратился и я остался один в снежной степи.
Перспектива попасться к красным мне совсем не улыбалась. Я хотел было уже взорвать машину и пешим порядком присоединиться к ушедшим, когда верстах в двух сзади я различил каких-то всадников. Уже не кавалерия ли красных?
Несколько минут спустя я различил артиллерийские тележки.
Свои, стало быть.
Сидеть в кабинке я больше не мог и, спрыгнув с фюзеляжа, пошел навстречу.
Впереди на сибирской лошадке ехал гигантского телосложения всадник. Я подошел к нему и спросил:
– Кто командир батареи?..
– Я.
– Разрешите поставить хвост моей машины на один из зарядных ящиков.
