Черчилль, этот спесивый толстяк, окрестил Манделя «самым первым участником Сопротивления».
В том же духе высказывался и твердолобый социалист Леон Блюм, хотя не особо сочувствовал Манделю, всегда стоявшему на страже правых сил Третьей республики. Пусть Мандель подобно Блюму принадлежал к проклятому еврейскому племени, но их политические взгляды очень мало сходились меж собой. Главное же, что я хочу сказать, так это то, что, по мнению многих, именно Мандель стал у нас первым, кто заговорил о необходимости борьбы с немецкими фашистами. Разумеется, он и с французскими призывал бороться, потому я и называю этого человека заклятым врагом.
Врага можно ненавидеть и в то же время уважать, поэтому я должен отметить, что Мандель был личностью сильной и решительной, и это смотрелось особенно выигрышно на фоне тогдашнего французского правительства – гнилого, продажного, трусливого. Это было правительство коллаборационистов во главе с Петеном, и вы думаете, что я как человек, которого осудили по обвинению в коллаборационизме и завтра расстреляют, должен бы им сочувствовать. Нет! Никакого сочувствия у меня нет ни к Петену, ни к его министрам, многие из которых не были ориентированы прогермански, но из-за слабости характера и полного отсутствия принципов приняли линию поведения, предложенную Петеном.
Из-за этого старикашки, кажется, и появилось понятие «коллаборационизм». Петен – отец коллаборационизма! А Мандель оказался кем-то вроде непокорного сына, решившегося обнародовать свою непримиримую позицию по отношению к германскому фашизму. В те дни Жорж Мандель дозволял себе такие речи, которые приводили в ужас наибольшую часть правительства. Министры уже решили отдать немцам буквально всё и боялись, что даже этого будет недостаточно, если Мандель своим поведением рассердит Германию.
Примечательно, что 16 июня 1940 года, когда правительство пало, Черчилль прислал за Манделем из Лондона самолет с генералом Спирсом, однако Мандель наотрез отказался лететь и сказал посланцу английского премьера примерно следующее:
– Вы думаете, господин генерал, что здесь я нахожусь в особой опасности, как еврей? Именно поэтому заявляю со всей решительностью, что я и остаюсь. Остаюсь, чтобы продолжить борьбу от имени правительства французов. Мое место сейчас не в Лондоне.
И этим самолетом вместо Манделя улетел в Лондон не кто иной, как генерал де Голль. Сами судите, кто оказался трусом, а кто – храбрецом! В кругу друзей де Голль объяснял свой отъезд тем, что ещё в 1938 году в пух и прах рассорился со своим бывшим командиром Петеном и опасался мести со стороны могущественного старика, но эта отговорка представляется мне неубедительной. Если бы Петен хотел отомстить, то у него имелось на это достаточно времени (с 1938-го по 1940-й), то есть 2 года!!! Да и средства имелись, ведь он был связан с кагулярами, к тому времени уже разгромленными, но так до конца и не уничтоженными. Де Голль просто испугался немцев и всё, а Черчилль впоследствии очень сожалел, что в Лондон вместо Манделя прилетел де Голль, и выражал это сожаление почти открыто, говоря:
– Эх, если бы в июле сорокового мне удалось вывезти Манделя.
Приходится согласиться с Уинстоном Черчиллем, хотя его особу я совершенно не переношу. Вынужден признать, что он умел разбираться в людях и понимал, кто ценнее, но его мнение и готовность поддержать Манделя ничего не стоили, пока этот смельчак (хоть и еврей) находился во Франции.
Манделя в правительстве как будто поддерживал наш премьер Рейно, но, как потом выяснилось, только для вида. Рейно буквально бежал в отставку, и это привело к тому, что власть была вручена старикашке Петену, выжившему из ума. Что касается Манделя, то он и после этого решительно настаивал, что ни в коем случае нельзя заключать мир с Гитлером, и призывал правительство эмигрировать не в Бордо, что означало полную капитуляцию, а перебираться в наши колонии, в Северную Африку, чтобы оттуда продолжать руководить борьбой против немцев.
Фактически Манделя в то время не поддержал никто. Даже генерал де Голль, ставший на десять дней заместителем военного министра. Де Голль бежал, так что шесть из этих десяти дней он провёл в Лондоне.
Интересно? Как мне кажется, очень! И всё же, несмотря на признание достоинств Жоржа Манделя и его исключительного патриотизма, я убеждён, что Франции не нужен патриот-еврей. И уж тем более он никак не должен быть в первых рядах французских патриотов. Это просто оскорбительно для нас и для нашего патриотизма. Это выглядит как укор всем нам в бездеятельности, или даже как прямая насмешка. Поэтому я открыто объявил Манделя заклятым врагом французов и утверждал, что от него совершенно необходимо избавиться в интересах общего спокойствия.
К несчастью, я оказался неправильно понят. Я отнюдь не призывал к убийству Манделя. Если бы он всё-таки улетел в Лондон и сидел там тихо, меня бы это вполне устроило. Однако на недавнем процессе мой обвинитель посмел заявить, что я (именно я!) несу моральную ответственность за убийство Жоржа Манделя.
Это просто неслыханная, подлая еще клевета! Сказать, что кто-то мешает нашему движению или хотя бы неприятен нам, вовсе не означает призывать именно к убийству.
Я вовсе не собираюсь нести ответственность за его смерть, тем более что в деле об убийстве Манделя явно виден след совершенно конкретных персон, а точнее, целой группы, когда-то именовавшихся кагулярами. И вот здесь я снова должен вспомнить о моём давнем утверждении на счёт связи де Голля с орденом кагуляров.
* * *
Поскольку я не боюсь, что меня прервут (ночь ещё только началась!), свой рассказ о связях генерала де Голля с кагулярами я опять начну издалека, с описания лондонского окружения де Голля, который теперь выступает арбитром в вопросах чести и берёт на себя смелость распоряжаться жизнями французов, в том числе и моей. Так вот лондонское окружение этого человека, ныне считающего себя безупречным, было самой настоящей клоакой, а даже если туда по чистой случайности попадал честный малый, то он просто не мог там выжить.
Одним из таких малых был Жан Мулен, который был весьма порядочен, хоть и близок к коммунистам. Де Голль, как известно, сделал его председателем Национального совета Сопротивления (Le Conseil national de la Résistance, CNR), чтобы Мулен убедил разрозненные отряды участников Сопротивления подчиниться де Голлю и тем самым
