говорят: если ничего не добьёшься в жизни, говори, что посвятил себя семье. А ты как?
— Свою компанию открыл. Давно уже, лет пятнадцать назад.
— Молодец. Ну, ты всегда хотел.
— Да. Сколько у меня уже, — прищурил он один глаз. — Дай бог, не соврать, аптек сорок, наверное.
— Солидно. Женат?
— Женат, — кивнул он.
— Дети?
— Двое. Мальчик и ещё один мальчик, — улыбнулся он. — Ты уже обедала? — подтянув рукав костюма, Баженов посмотрел на часы.
— Нет, но неважно, — махнула я рукой.
— Почему же неважно? — удивился он. — Пообедаешь со мной? Или торопишься?
Торопиться мне было некуда, и я согласилась.
Удивительно, как меняет мужчин время.
Парней у нас в фармацевтическом институте было в принципе мало, с десяток на двести девчонок, а к выпуску осталось и того меньше, но за парней мы их всё равно не считали — скорее за боевых товарищей. Ничем привлекательно мужским для нас они не обладали. Или мы в них мужского просто не видели?
Баженов был невысоким, щуплым, белёсым, носил очки, то есть имел плохое зрение, из-за чего вечно сидел на первых партах, смешно щурился, комплексовал из-за прыщей, вечно спорил с преподавателями и, в принципе, неплохо учился, хотя, как говорят, звёзд с неба не хватал. Но мальчиков в институте берегли, иначе кто будет возглавлять кафедры, да и всю фармацевтическую промышленность страны, поэтому много от них не требовали.
На выпускном, где Баженов пригласил меня на медленный танец, он всё ещё был таким же — невзрачным, потеющим по любому поводу, неинтересным, но сейчас…
И когда только успел стать выше меня на целую голову? И эта косая сажень в плечах. И синева глаз за густыми ресницами. Да, он всё ещё был блондином, вернее, русым, но уже не тусклым, а ярким, выразительным.
Я разглядывала его в ресторане, сидя напротив, и поражалась.
И, наверное, рада была видеть. Хотя, конечно, разговор был ни о чём.
Поговорили о всякой ерунде, обсудили, кто где из наших, чем занимается, решили, что было бы неплохо собраться, обменялись телефонами. Баженов подвёз меня до дома. Да и всё.
Спасибо, что помог немного развеяться.
Хотя на моё общее настроение эта встреча сильно не повлияла, приятно было подумать о ком-то, кроме Наварского, о чём то, что было до него.
Девочек дома не оказалось. Вероника написала, что ушла гулять, Аня — совершеннолетняя.
Я решила, что просто надо делать хоть что-то.
Включила телевизор и притащила ворох неглаженного белья.
Но беда пришла, откуда не ждали — позвонила мама.
Глава 41
— Может, ты всё не так поняла? — перезванивала мама в третий раз за вечер.
Я уже и бельё перегладила, и форму Веронике на завтра отутюжила, и даже рубашки Наварского помиловала: сначала хотела спихнуть их в мешок, как есть, мятые, пусть его Муза гладит, но потом поставила телефон на громкую связь и стала отпаривать пересохшую ткань.
— Что я неправильно поняла, мам? — вздохнула я тяжело.
Мама, как обычно, заняла позицию, что я сама во всём виновата. В чём только за эти три звонка она меня уже не обвинила. И в том, что я себя запустила, и в том, что интересуюсь только едой да тряпками. Теперь вот, очередное…
— Ты же никогда до конца не дослушаешь, а уже делаешь выводы. Может, он и не собирался уходить-то?
— Он и не собирался, — зашипела я утюгом, выдавшим порцию пара. — Это я его выгнала. По-твоему, я должна была уйти сама? Вещи в узелок, ребёнка за руку и куда глаза глядят?
— Ну, я даже и не сомневалась, что это ты. Ты указала ему за дверь и разбираться ни в чём не стала, — словно не слышала она меня.
— Ну, кое в чём я разобралась, — усмехнулась я горько.
— Довела мужика, — бухтела мама.
Никогда не понимала: почему она никогда не вставала на мою сторону. Даже в детстве.
Однажды, когда мне не было и семи, какой-то мальчишка на улице кинул в меня камнем. И разбил лоб. Первый раз в первый класс я пошла с отметиной на лбу, мне даже чёлку постригли, чтобы её прикрыть, но первое, что сказала мама, когда я прибежала заплаканная, вся в крови: «Сама виновата».
Если бы не было фотографий, я бы и не запомнила, откуда у меня на лбу шрам, но я запомнила мамины слова. И сейчас она снова во всём винила меня.
— Он собирался уйти, мам. Он сказал: «Надо подготовить девочек», «Девчонкам нужно привыкнуть». К чему? — со скрипом, с нежеланием, но всё же возвращалась я к разговору, после которого всё рухнуло. Казалось, он состоялся так давно, что совсем истёрся в памяти.
— Ты знаешь, а я сейчас вспомнила, — ответила мама, — Игорь говорил то же самое: «дети должны привыкнуть», «дети не понимают» обо мне, когда ты завела роман, а я была вынуждена приехать, потому что ни один человек не в состоянии зарабатывать и сидеть с двумя детьми одновременно. Он взял отпуск, потом отпуск без содержания, но кто-то же должен кормить семью. Твоему мужу нужна была помощь.
— Это мне нужна была помощь, мама!
Я мысленно видела, как она сейчас поджала губы. Да, она была последним человеком, к которому я обратилась бы за помощью, но у Наварского не было выхода.
Она прилетела и тогда, видимо, разочаровалась во мне окончательно.
Прилетела, хотя ненавидела детей. Не моих, не наших с Игорем, вообще. А наши, конечно, капризничали, она им тоже не нравилась. И он сказал: «Дети должны привыкнуть».
А может, он сделал это намеренно: позвал мою мать? — замерла я. Или просто так вышло?
