Допросив нимало не раскаивающегося Жофре, приор и наставник новициев отправились искать третьего послушника, который, надо думать, сейчас стоял где-то на коленях и от всей души молил Бога, чтобы его не разоблачили. Мы тем временем собирали вещи.
Можно было примерно догадаться, что ждет провинившихся. Мирянина-работника продержат с неделю в келье для отбывающих покаяние и выгонят из монастыря. В конечном счете он пострадает больше всех, поскольку работу и кров сыскать трудно. Что до новициев, их, скорее всего, посадят на хлеб и воду по меньшей мере на месяц, и уж точно вино они теперь увидят не скоро.
Жофре повезло, что приор хотел по возможности избежать огласки. Оно и понятно: приора и наставника новициев, допустивших такое безобразие, могли призвать к ответу как неспособных держать братию в узде. Поэтому он решил разобраться с провинившимися как можно тише и келейней. В противном случае Жофре мог бы предстать перед церковным судом и понести куда более суровое наказание, а так приор вполне удовлетворился тем, что Родриго сам накажет ученика.
Однако, если Родриго и собирался отчитать Жофре по всей строгости, он не торопился с упреками. Губы его оставались плотно сжатыми, несмотря на встревоженные взгляды Жофре, который, как и мы все, ждал неизбежного взрыва.
Мрачный, безмолвный отряд двигался в тот день за фургоном и Ксанф. Даже Зофиил не стал требовать, чтобы Сигнуса привязали к повозке — незачем было больше притворяться, будто он пленник. Как и прежде, выйдя из монастырских земель, мы оказались в почти безлюдном краю. Снова зарядил мелкий дождик, слышался лишь скрип колес да резкие крики грачей, отгонявших цаплю, которая, тяжело взмахивая крыльями, пролетела слишком близко от их гнезд. Мысль о новой ночевке под открытым небом повергала нас всех в уныние.
Река перед нами вздулась и встала вровень с берегами, но не разлилась, хотя видно было, что не сегодня-завтра это случится. Там, где ее пересекала дорога, берега расходились. Здесь из больших плоских камней был устроен брод, но мы не знали, можно ли им проехать: под бурой взбаламученной водой, несущей ветки и палую листву, дно разглядеть не удавалось. Сбоку от брода через реку был перекинут горбатый мостик, слишком узкий для нашей повозки, он годился только для пеших и конных.
Зофиил, поручив Осмонду держать Ксанф, посохом промерил воду.
— Быстрее и глубже, чем хотелось бы, но выбора нет. С самого монастыря мы не пересекли ни одной дороги, по которой мог бы проехать фургон. Или переправляться здесь, или возвращаться на много миль. И, — добавил он, покосившись на Жофре, — по милости нашего юного друга нас вряд ли приветят в монастыре, если мы двинемся обратно тем же путем.
Жофре угрюмо смотрел в землю.
— Двоим придется идти впереди Ксанф на расстоянии, как между колесами фургона, чтобы вовремя предупредить, если какой-нибудь из камней смыло. Лучше бы это был кто-нибудь, кто умеет плавать. Камлот? Сигнус?
Сигнус покачал головой.
— Я не умею.
Зофиил замахнулся на него палкой, так что юноше пришлось отклониться в сторону.
— Лебедь не умеет ни летать, ни плавать! А что же ты можешь?
— Я пойду, — вмешался Осмонд. — В детстве я не вылезал из речки, правда, Адела?
Она быстро глянула на него, и он внезапно покраснел, как будто сболтнул что-то лишнее.
— И я пойду, — тихо сказал Родриго. Это были первые его слова за весь день. — Я выше и крупнее камлота. Течению не так легко будет меня сбить.
— Спасибо, Родриго, что ты деликатно умолчал о главном — ты еще и куда младше меня.
Родриго отвесил учтивый поклон, но, вопреки обыкновению, не рассмеялся; история с Жофре явно его терзала. По всему было видно: чем скорее он выместит на мальчишке свой гнев, тем лучше.
Наригорм спрыгнула с передка фургона, Зофиил полез внутрь посмотреть, надежно ли закреплены ящики, а вот Аделе пришлось ждать, пока Осмонд поможет ей спуститься на землю. Живот ее так вырос, что с каждым днем ей все труднее было делать это самостоятельно.
— Готов поспорить: если фургон снесет, Зофиил заставит нас его спасать, пусть даже с риском утонуть, — заметил Осмонд. — Интересно, что у него там? Сигнус, ты не видел, когда прятался внутри?
Сигнус с каким-то странным выражением лица начал: «Да, видел...», но осекся, потому что из фургона вылез Зофиил. Юноша торопливо зашагал к мосту. Мы все последовали за ним, кроме Аделы, которая замешкалась, убеждая Осмонда быть осторожнее. Он сказал, что окажется на другом берегу раньше ее, и, смущенно улыбнувшись Родриго, с опаской вступил в быструю реку. От холода его передернуло.
К чести Ксанф надо сказать, что, бывая не в духе, она могла кусаться и брыкаться, однако перед лицом настоящей опасности проявляла недюжинную храбрость. Она лишь немного помедлила, прежде чем вступить в холодную воду вслед за ведущим ее под уздцы Зофиилом. Может быть, привычные фигуры Родриго и Осмонда впереди помогли ей преодолеть страх перед бурным потоком.
Они почти выбрались на другой берег, когда позади нас на мосту вскрикнула Адела и почти сразу раздался второй крик — Осмонда. Мы обернулись и увидели, что молоденький паренек обхватил Аделу за пояс и приставил ей к горлу нож. Второй человек, постарше, на противоположном берегу упер острие пики в шею Осмонда. Покуда мы смотрели в ошеломлении, с другой стороны моста, преградив нам путь, показались женщина и девочка, тоже с ножами. Все четверо были тощие, но жилистые, словно пережили голодные времена, но не умерли, а стали только крепче. Грязные, в лохмотьях, они тем не менее отнюдь не походили на трусливых оборванцев. Злобные лица всех, даже девочки, не оставляли сомнений, что эти люди без колебаний пустят в ход ножи.
Старший крикнул:
— Платите пошлину, коли желаете переправиться!
Он был бос, остальное тело покрывала одежда из темной, плесневелой кожи, голову венчал кожаный шлем. Руки и лицо настолько потемнели и сморщились от солнца, ветра и снега, что почти не отличались от платья.
— Ты всегда так собираешь пошлину, с ножом к горлу? Твой хозяин об этом знает? — обратился к нему с вопросом Зофиил. — И вообще, чья это переправа?
— Моя. Я живу под мостом, так что переправа моя, и я решаю, кому проезжать, а кому нет. Я здесь хозяин.
— Ты так думаешь?
Родриго, подняв посох, отбил в сторону приставленную к горлу Осмонда пику и с размаху ударил нападавшего по рукам. Старик вскрикнул, выронил пику и упал навзничь. Осмонд, зашатавшийся, когда острие чиркнуло его по шее, оступился на илистом камне и провалился на глубину. Он всплыл, отплевываясь, и принялся отыскивать ногами камни, но течение было слишком сильным. Родриго попытался схватить его, однако течением Осмонда уже снесло дальше. По-прежнему сжимая посох, он без звука исчез за излучиной реки. Адела закричала.
Родриго лишь мгновение колебался, потом, упершись посохом, как шестом, прыгнул на берег, как раз когда старик вновь потянулся к пике. Однако пальцы его онемели от удара и не смогли как следует сжать древко. Родриго вырвал пику и прижал старика к земле, уперев смертоносное острие прямо ему в грудь.
