которые я применял для этого. Его также интересовали мои общие впечатления о Египте. Он спрашивал, считаю ли я свое прикрытие надежным. Он очень высоко оценил мою работу.
— Чем вы занимались в оставшиеся четыре дня?
— Вместе с Руди мы совершили несколько поездок по стране.
— Вы были в Хайфе?
— Да, но очень недолго.
— Когда вы были в Израиле, вы оформили себе израильское гражданство?
— Конечно нет. Я пробыл там всего несколько дней.
— Что вы думаете об этом письме?
— Это сплошная ложь. Как я уже сказал, там есть только один факт, который соответствует действительности, — то, что я родился в 1921 году в Мангейме. Автор или авторы письма, очевидно, хотят навредить мне. Я примерно представляю, кто они.
— В таком случае мы проведем закрытое заседание, и вы сможете рассказать нам о своих подозрениях.
По пути в кабинет судьи меня задержал Али Мансур:
— Я хочу поговорить с вами об этом письме, прежде чем мы войдем в кабинет.
— Послушай, Мансур, мне не надо объяснять тебе, какую опасность представляет это письмо. Ты должен убедить суд, что это наглая ложь.
— Конечно, конечно. Не беспокойтесь, я добьюсь этого. Но, как ваш адвокат, я должен знать истинные факты. Это ведь правда, да?
Двуличный мерзавец! В лице этого жулика прокурор Самир Наг имел надежного союзника.
— Письмо лживо от первой и до последней буквы, — отрезал я.
— Но вы же израильтянин?
— Я не израильтянин, и ты, сукин сын, прекрасно это знаешь!
— Но ваша мать — еврейка. Где она живет, в Тель-Авиве?
— Мои родители погибли во время бомбежки в Берлине в 1944 году. Моя мать была протестанткой. Кто внушил тебе все эти глупости? Ты хуже прокурора. Наверное, мне стоит взять другого адвоката.
— Успокойтесь, господин Лотц. Я хочу вам только добра.
— Добра? Ты даже не нашел времени, чтобы обсудить со мной мою защиту.
— Ваша защита хорошо подготовлена. Все решается не здесь, а в Германии. Верьте мне, господин Лотц. Я ваш друг. Нам надо идти, судьи ждут.
Трое судей и прокурор Самир Наг сидели за овальным столом без пиджаков в рубашках с короткими рукавами. Меня и Мансура также пригласили сесть за стол, снять пиджаки и галстуки, чтобы хоть как-то передохнуть от изнуряющей, поистине египетской жары. Мой конвоир майор Фарид присел на стул у входной двери. Подали кофе и лимонад, задымились сигареты, и собрание стало больше походить на чаепитие, чем на судебное заседание. Самир приветствовал меня широкой улыбкой и рукопожатием.
— Надеюсь, господин Лотц, вы не сердитесь на меня? Я имею в виду письмо. Я просто выполнял свою работу. В зале суда иногда приходится прибегать к некоторой театральности.
— По-моему, вы зашли в этом слишком далеко, — ответил я, принимая сигарету от председателя суда. — Будет весьма интересный театральный ход, если судьи поверят этой белиберде. В самом деле, Самир, это уж слишком, такое не вписывается ни в какой сценарий.
— Я слышал, что вы с Самиром стали большими друзьями, — рассмеялся Хасан эль-Бадави.
— Друзья или нет, но это очень глупая шутка, ваша честь. Если вы дадите мне время, я смогу доказать, что это неправда.
— Успокойтесь, господин Лотц. Мы отлично знаем, что это письмо, как мы говорим, сфабриковано. Мы глубоко изучили вашу биографию и знаем о вас практически все с самого дня вашего рождения. В вашем прошлом есть некоторые моменты, которые вы стараетесь скрыть, но вы, конечно, не израильский офицер. Суд считает это письмо грубой фальсификацией и не будет принимать его во внимание. Но как вы думаете, господин Лотц, кому это понадобилось и в каких целях?
— Это явная попытка подвести меня под виселицу, — честно ответил я. — А это выгодно только Пилцу и евреям. Пилц и его компания хотят взять реванш за то, что я доказал смехотворность их утверждений о том, что именно я посылал им посылки с взрывными устройствами. С другой стороны, израильтяне хотели бы вашими руками убрать провалившегося агента, который им уже не приносит пользы, а, наоборот, сотрудничает с египетскими властями. Это единственное объяснение, которое приходит мне на ум.
— Может быть, вы и правы, господин Лотц. Вообще это довольно грязный прием, и мы больше не будем о нем говорить. Мы рассмотрим другие вопросы, которые не могут быть рассмотрены на открытом судебном заседании.
В неформальной и почти дружеской манере он стал расспрашивать меня о египетских офицерах и гражданских чиновниках, которых я использовал для получения информации. Я отвечал не задумываясь, в соответствии с протоколами допросов на предварительном следствии. Все вошло в норму, и ощущение пеньковой веревки на моей шее постепенно прошло.
Примерно через полчаса председатель суда сказал:
— Мы завершили ваш допрос. Завтра перейдем к допросу вашей жены. Суд объявляет перерыв до завтра.
Рано утром, еще до того, как пришли охранники, которые должны были отвезти меня в суд, комендант тюрьмы, через которого проходила вся почта, вошел в мою камеру. Он был довольно возбужден и бросил мне на кровать пачку газет.
— Так ты израильтянин? — спросил он.
— Как тебе в голову пришла такая бредовая идея? — ответил я.
Развернув газету, он начал читать:
— «Как известно, израильская разведка всеми силами пытается спасти своего шпиона Лотца. И это несмотря на то, что он полностью признался в своих преступлениях и раскрыл все секреты своей шпионско-террористической сети. Израильская торговая миссия в Кельне, которая, фактически, является прикрытием для израильской разведки, развила в этом направлении лихорадочную деятельность. Заместитель руководителя миссии, являющийся сотрудником израильской разведки, посетил недавно германский еженедельник «Штерн» с целью не допустить публикацию в этом журнале самой большой сенсации в деле Лотца. Она заключается в том, что Лотц вместе со своей матерью в 1933 году эмигрировал в Палестину и жил там в 1948 году, когда в результате создания Государства Израиль все евреи стали его гражданами. Позже Лотц продолжительное время служил в израильской армии в качестве офицера. Этот материал был готов уже месяц назад, и журнал намеревался опубликовать его во время судебного процесса, но израильская разведка этому помешала. Почему израильтяне действуют таким образом? Может быть, они боятся, что раскрытие подлинной биографии Лотца повлечет за собой его признание в более тяжких преступлениях? Действительно ли Лотц является израильтянином?
Некоторые немецкие наблюдатели здесь отмечают, что Лотц не говорит с тем немецким акцентом, который характерен для выходцев из Рейнской области, а его произношение не похоже на то, как говорит настоящий немец. Можно предположить, что он длительное время жил вне пределов Германии, хотя сам он утверждает, что работал в берлинской конноспортивной школе,
