когда на него вышла израильская разведка. Многие высокопоставленные нацисты после войны действительно покинули Германию, а те, кто остался, были или привлечены к суду, или покончили жизнь самоубийством. Если Лотц был нацистом, он по примеру других, скорее всего, скрывался бы где-нибудь под вымышленной фамилией. Если, несмотря на этот риск, он остался в Германии, то нашедшая его израильская разведка могла посредством шантажа заставить его работать на себя. С другой стороны, если бы Лотц был обычным армейским офицером, как он это утверждает, зачем ему было уезжать из Германии? Он мог продолжать спокойно жить и там. Есть и другие вопросы: почему, например, Лотц так старательно выгораживает свою жену и своего друга Кисова?
Для того чтобы занимать то положение в шпионской иерархии, которое, очевидно, занимал Лотц, он должен был быть гражданином страны, на которую работал. Совершенно очевидно, что положение Лотца как израильского гражданина, который занимался шпионажем в пользу Израиля, коренным образом отличается от положения Лотца, гражданина Германии, который шпионил для Израиля. Новый шеф израильской разведки, очевидно, не хочет, чтобы подробности его операций в Египте, в первую очередь против немецких ученых, стали достоянием гласности. Письмо, которое было оглашено в суде генеральным прокурором, содержит достаточно прозрачный намек на это».
Эта статья могла смазать положительное впечатление, которое мне удалось произвести на суд в закрытом заседании, и, как только мы вошли в зал суда, я обсудил это с Кралем-Урбаном, который, в свою очередь, проинструктировал Али Мансура. Сразу после открытия заседания Али Мансур вскочил со своего места и попросил разрешения сделать неотложное заявление.
— Ваша честь, — начал он, — передо мной статья из сегодняшней утренней газеты, которая полна измышлений и искажений, имеющих цель настроить суд и общественное мнение против моего обвиняемого. Египетский закон гарантирует каждому справедливое рассмотрение его дела, но судом, а не прессой.
— Да, — ответил председатель суда, — я уже прочел эту статью и хочу предупредить представителей прессы, что, если они не будут придерживаться в своих репортажах фактической стороны того, что происходит в суде, я прикажу удалить их из зала.
Я почувствовал некоторое облегчение и вместе с тем был озадачен их стремлением обойти вопрос о возможности того, что я был израильтянином. Конечно, сама возможность этого не могла не прийти им в голову еще до суда, в конце концов, меня допрашивали тридцать три дня. Египтяне мыслят не очень логически, но их ни в коем случае нельзя считать дураками. Любое, даже самое совершенное прикрытие имеет слабые звенья, и мое не было исключением. Тщательное расследование могло, как минимум, вызвать новые вопросы, выявить факты, которые не вписывались в мою легенду, в мою нынешнюю и прошлую жизнь, как я описал ее следователям. И тем не менее председатель суда и прокурор с готовностью приняли мои объяснения по поводу письма и согласились проигнорировать его содержание.
Почему же они так легко согласились забыть о письме? Тут могут быть несколько объяснений. Одно может заключаться в том, что они действительно мне поверили. В конце концов, меня ведь «опознали» как бывшего оберштурмбаннфюрера СС, и, хотя я отрицал это, никто мне не верил. Другое возможное объяснение может заключаться в том, что отношения между Египтом и Западной Германией были довольно напряженными — осуждение за шпионаж немца, а не израильтянина могло дать египтянам еще один повод для их полного разрыва. Третье возможное объяснение: я в течение пяти лет успешно работал в Египте и был арестован лишь после того, как иностранная спецслужба предоставила египтянам конкретную информацию. Протоколы допроса немца Лотца насчитывали свыше 1800 листов, в которых, кажется, все было расставлено по своим местам. И вдруг появляется это анонимное письмо. Возможно, египтяне просто не могли заставить себя признать такой позорный для них факт, что у них под носом пять лет работал израильский разведчик, который получал очень ценную информацию. К тому же ему удалось ввести в заблуждение следствие и суд. Возможно, египтяне с их гипертрофированным чувством престижа, которое иногда доходит до глупости, просто не могли признаться даже самим себе, что информация о моей принадлежности к Израилю была правдой.
Затем последовал допрос Вальтрауд. Все шло в точности по сценарию и заняло не больше двух часов. То есть она якобы имела только самое общее представление о том, чем я занимался в действительности, и, если не считать того, что иногда она видела меня работающим на радиостанции, она практически ничего не знала. Да, она знала, что я часто приглашал к себе людей для того, чтобы получить от них информацию. Но она всего лишь старалась быть гостеприимной хозяйкой. Нет, она не знала, какая информация меня интересовала. Она просто была женой и домохозяйкой, не более того.
— Ну а теперь, — спросил председатель суда, — когда вы узнали, чем занимался ваш муж, как вы к нему относитесь?
— Естественно, для меня это стало шоком, но верная жена должна поддерживать мужа в несчастье. Кому-то это может показаться странным, но теперь я люблю своего мужа еще больше. Его судьба в ваших руках, и я прошу вас проявить к нему милосердие. Я надеюсь, что когда-нибудь мы снова будем свободны и будем жить в каком-нибудь далеком уголке мира, где нас никто не знает.
— Молодец, — сказал я ей, когда она закончила свои показания и вернулась на свое место рядом со мной.
Потом допрашивали Кисова, как третьего обвиняемого. Ему было задано лишь несколько рутинных вопросов по его биографии и роду занятий, после чего суд удалился на закрытое заседание. Там Кисов отвечал на вопросы по египетской экономике. Нарисованная им картина носила столь мрачный характер, что египетской общественности, по мнению суда, лучше было не знать.
В течение следующих трех дней суд допрашивал различных свидетелей. Офицер-связист объяснил, как работает мой радиопередатчик. Специалист-дешифровщик рассказал, как были расшифрованы мои сообщения. Другой офицер ответил на вопросы о взрывных устройствах, которые были найдены у меня, и о тех, о которых я даже никогда не слышал. Наконец выступил почтальон, который потерял глаз в результате взрыва в его руках письма, адресованного немецкому специалисту. Он, правда, не объяснил, почему он открыл письмо, адресованное другому лицу. (Естественно, что вся почта иностранных специалистов в Египте подвергалась цензуре.)
Перед тем как вызвать очередного свидетеля, из зала удалили всех зрителей и журналистов. В зал строевым шагом вошел элегантный майор, который, подойдя к столу суда, отдал честь, представился и замер по стойке «смирно».
— Какую должность вы занимаете? — спросил председатель суда.
— Я представляю министерство обороны, ваша честь.
— Какие вы можете дать
