любую минуту.
Однако Баба не возвращается в течение нескольких часов. Когда она входит в дверь хижины, Хоуп просыпается от беспокойного сна. Опустившись на пол, Одд бросается приветствовать свою хозяйку. Живот Бабы раздулся, на её лице появилось выражение, которое могло бы означать удовлетворение.
– Нет ничего-о-о-о вкуснее, – говорит она, положив свои длинные руки на полный живот, – чем страх маленьких детиш-ш-ш-ш-шек.
– Ты хорошо провела ночь, Баба? – спрашивает Одд, забирая у неё фонарь.
– Конечно, идиот. – Баба подходит к треснувшему зеркалу на стене, снимает испачканную серую вуаль и приводит в порядок свои редкие сальные седые волосы. – О, посмотри на мою кожу! Посмотри, насколько я выгляжу моложе и красивее, чем вчер-р-р-ра!
– Очень красиво, Баба. Это принесло тебе много пользы.
Она сплёвывает на пол.
– Что ты можешь знать, идиот? – Она оглядывает комнату, принюхивается, и её глаза встречаются с глазами Хоуп, заставляя ледяной холодок пробежать по её спине. Баба приподнимает бровь, причмокивает губами и затем отворачивается. – Я собираюсь немного поработать на прялке. Не буди меня к завтраку, глупый мальчишка. Мне нужен хороший сон.
С этими словами она уходит, и дом наполняется щёлканьем её прялки, пока она прядёт свою волшебную нить.
Следующей ночью, после того как Баба уходит в деревню, насвистывая в предвкушении напугать ещё больше детей в их постелях, Одд снова достаёт клетку Элмо из угла и готовится отнести ее на верхушки деревьев.
Однако на этот раз, прежде чем уйти, он делает ещё одну остановку, взбирается по стремянке к клетке Хоуп, достаёт ключ и открывает дверь. Она может только стоять и смотреть на него.
– Что ты делаешь?
– Я подумал, что ты, возможно, захочешь пойти с нами сегодня вечером, – говорит Одд. – В конце концов, это была твоя идея. Если бы не ты, кто знает, что случилось бы с Элмо.
Хоуп очень хорошо понимает, что бы произошло.
– Это какая-то уловка?
Одд качает своей лоскутной головой:
– Нет. Никаких уловок. Тебе необязательно идти, если не хочешь.
Хоуп крадётся к двери. Одд протягивает руку, и она наступает на его раскрытую ладонь.
– Не делай глупостей, – приказывает он. – Если ты попытаешься сбежать, я не дам тебе другого шанса.
– Тебе не о чем беспокоиться, – говорит Хоуп. – Мне всё равно не хочется гулять в лесу одной, когда я такая маленькая. Я бы и ночи не продержалась, прежде чем меня сожрал бы ястреб или сова.
Одд осторожно поднимает её и кладёт к себе в карман. Там темно, пахнет пылью и грязью, но зато мягко и тепло. Хоуп высовывает голову из кармана, когда Одд спускается по лестнице. Он поднимает клетку Элмо, снова привязывает её к талии волшебной пряжей и выходит на крыльцо. Там он забирается на крышу крыльца, демонстрируя огромную силу.
– Извини, – говорит он, когда клетка Элмо с лязгом отскакивает от стены хижины, а Хоуп катится кубарем в его кармане. – Потерпи. Почти пришли.
Теперь они лезут по дереву. Хоуп слышит шелест листьев и скрип веток.
– Вот мы и пришли, – наконец произносит Одд. Хоуп высовывает голову из кармана, впервые за долгое время вдыхая свежий, сладкий лесной воздух. Одд сидит на толстой сучковатой ветке с клеткой Элмо на коленях. Небо огромное, ясное и усеянное звёздами, а луна наполовину полная и ярко сияет.
Элмо расправляет крылья и поднимает голову, закрыв глаза, позволяя лунному свету падать дождём на чешую. Хоуп счастлива просто оказаться вне своей клетки, на открытом ночном воздухе. И она никогда раньше не видела мир таким, как сейчас. При её размерах каждый лист мог бы стать для неё лодкой в бурной реке, а на ветвях есть сучки и бороздки, за которыми она могла бы спрятаться.
Некоторое время они сидят в тишине, прислушиваясь к тихим звукам Элмо, купающегося в свете луны. Их также окружают разнообразные звуки леса: дыхание ветерка в кронах деревьев и случайное уханье совы, вой волка или одинокий зов тролля.
Одд несколько раз открывает рот, чтобы заговорить, а потом, кажется, передумывает, пока Хоуп больше не может выносить его нерешительности.
– Ты хочешь мне что-то сказать?
Одд, кажется, поражён её вопросом. Он опускает взгляд на свой карман, и Хоуп смотрит на него снизу вверх.
– Мне было интересно, – говорит он, – действительно ли ты имела в виду то, что сказала прошлой ночью? Неужели ты действительно предпочла бы прожить хоть один день на свободе, чем сто лет с Бабой?
– Да, – отвечает она и видит недоумение в его глазах. – До того как Баба забрала меня, я путешествовала по всему Доминиону со своей семьёй, свободная, как горный орёл. Мне этого не хватает. Я скучаю по своей семье. – Она чувствует, как в горле образуется комок, и сглатывает его. – Я думаю, тебе понравилась бы моя семья, Одд. Во-первых, Сэнди. Он маг и очень хороший. Он помогает людям по всему Доминиону. Я видела, как он лечил больных младенцев и избавлял деревни от хулиганов и грабителей. Я видела, как он собирал лунный свет из волшебных прудов. Сэнди знает, что значит по-настоящему заботиться о ком-то, Одд. Не так, как Баба. Сэнди оберегал меня всю мою жизнь. А ещё есть Оливер. – Она хихикает. – Он говорящий пёс. Он научился говорить из-за волшебного происшествия, когда был щенком, и с тех пор не замолкает!
Одд коротко улыбается, но вскоре снова становится серьёзным.
– Но там так опасно. – Кажется, он говорит о мире в целом. – Есть так много вещей, которые могут причинить тебе боль. Кулаками, когтями или зубами. Они могут ранить тебя словами.
– Что с тобой случилось, – спрашивает Хоуп, – что ты так напуган? Что ты предпочёл провести свою жизнь, служа чудовищу, а не жить на свободе?
Одд поднимает взгляд к чёрно-серому небу, моргает своими серыми глазами разного цвета и проклинает серый мир.
– Знаешь, я не был рождён. Я был создан.
Хоуп моргает, глядя на него из кармана пальто.
– Что?
Одд грустно улыбается ей.
– Я знаю, как выгляжу. И знаю, тебе, должно быть, интересно, как я стал таким. Всё началось с моего папы. Он был капитаном рыбацкого судна в деревне под названием Скала.
– Я знаю это место, – говорит Хоуп. – Это на побережье Восточного моря. Я была там!
– Правильно, – кивает Одд. – Тогда ты можешь представить это место. Всё это случилось много лет назад, задолго до твоего рождения, но Скала всегда выглядела почти одинаково, все дома громоздились друг на друга и кривились на зубчатом утёсе. Итак, мой папа был капитаном, и однажды они попали в сильный шторм. Он сказал,