сверху лично для вас. — Мистер Косслик полез в карман и достал еще две банкноты. — А когда вы подпишете со мной контракт, имейте в виду, для вас найдется еще гораздо больше.
— Я вас не разочарую, мистер Косслик. — Я взмахнула ресницами.
Держа конверт в одной руке, а свою премию в другой, я вышла из кабинета и сбежала по лестнице, прекрасно зная, что мистер Косслик следит за каждым моим шагом. За сценой я заглянула в конверт проверить, что там лежит все до последнего пенни, что нам обещали. Да, так и есть. Я зашла в единственную гримерку, которой вынуждены были пользоваться все музыканты. Она была большая, и на трех из четырех стен висели зеркала. Один уголок был отгорожен складной ширмой. Я поняла, что ширма нужна, потому что в гримерке собрались и мужчины, и женщины, и за ширмой можно уединиться, чтобы переодеться. Комната была обставлена просто, но не без удобства.
Вторая группа была уже здесь — пятеро Нулей в одинаковых темно-синих кожаных сценических костюмах. Джексон сказал, что нам нужно одеться красиво, но не роскошно, иначе покажется, будто мы слишком стараемся произвести впечатление. Эти ребята, похоже, так не счи- тали.
— Привет, меня зовут Ридан. Моя группа тоже собиралась играть здесь сегодня, но мы решили удрать с корабля.
— Почему? — резко обернулся ко мне самый высокий Нуль.
— А вы что, не знаете?! — поразилась я. — Мистера Косслика предупредили, что сюда сегодня нагрянет Освободительное Ополчение. Потому-то на входе и поставили столько охраны. Но ОО спит и видит, как бы устроить заварушку, а я не хочу оказаться поблизости, когда полетят пули. Удачи.
— Ты что, серьезно? — спросил другой Нуль.
— Такими вещами не шутят, — ответила я. — Счастливо.
И направилась к задней двери.
— Марти, я не собираюсь играть там, куда вот-вот нагрянет ОО. Бро, у меня жена и ребенок, — сказал один из Нулей.
Не прошло и минуты, как они запихали обычную одежду в сумки, похватали инструменты под мышки и выскочили в заднюю дверь. Я как раз смотрела им вслед, когда появились Джексон, Носорог и Сонни.
— Куда это они? — насторожился Джексон.
— Более выгодное предложение, — ответила я.
Я взяла сумочку, чтобы поправить макияж. И притворилась, будто не вижу и не чувствую, что остальные наблюдают за мной с разной степенью презрения.
Глава 34 ∘ Джуд
Я промчался по галерейке, то ли спрыгнул, то ли свалился с лестницы, перепрыгивая по три-четыре ступеньки. И побежал. Подальше от Евы с ее блекло-голубыми глазами. Я бежал, пока не согнулся пополам — у меня адски закололо в боку. Чтобы унять сердцебиение, я изо всех сил втягивал в легкие прохладный ночной воздух.
Что со мной творится? Пойти сюда с Евой было большой ошибкой. То, что должно было обеспечить забвение на полчаса, обеспечило что угодно, кроме забвения. Как будто я не разрешал себе дышать, пока не удрал от Евы, из ее убогой квартирки. Вот насколько все плохо. Я не хотел даже дышать с ней одним воздухом. И побрел сам не зная куда, чувствуя, что на этой планете мне не место. Вытащил мобильник, набрал справочную, чтобы узнать телефон. Оператор продиктовал мне его, а потом спросил, надо ли соединить. Я чуть не сказал «да». Из чего понятно, в каком я был раздрае. Но я отказался и записал номер на тыльной стороне ладони. У меня ушло минут десять на поиски работающего телефона-автомата.
Я позвонил в больницу.
— Соедините, пожалуйста, с реанимацией, — попросил я.
— Минуту, — ответила телефонистка скучающим тоном.
Через несколько секунд послышался другой голос, мужской:
— Реанимация. Слушаю вас.
— Каково состояние Кары Имега? — спросил я.
— Вы ее ближайший родственник? — спросил голос.
— Да, я Джошуа Имега, ее дядя. Только сейчас узнал о случившемся, — ответил я, даже не покраснев. — Я еду в больницу навестить ее, но хотел сначала узнать, как она.
Молчание.
— Алло!
— Она в тяжелом состоянии. — В мужском голосе слышалось сочувствие, казалось, он извиняется за что-то. — К сожалению, мы не можем передавать медицинскую информацию по телефону, но на вашем месте я бы постарался приехать как можно скорее.
— Понятно, — сказал я.
И положил трубку.
Глава 35 × Сеффи
— А можно мы споем первым номером «Дурную башку»? — спросила я Джексона.
— Это гвоздь программы, — напомнил Сонни, глядя на меня так, словно я гусеница и ползу у него прямо по верхней губе.
— Я помню. Но я не просто так спрашиваю.
— Не знаю, что ты там думаешь… — начал Джексон.
— Пусть наша госпожа получит что желает, она же Крест, — перебил его Сонни.
Значит, вот как все теперь будет. В гримерке я подправляла помаду, пока ребята переодевали рубашки в ледяной всеобъемлющей тишине. Остальные всеми силами старались показать, что полностью меня игнорируют. Я такого не ожидала, и было обидно. Я посмотрела на Носорога за ударной установкой. Он на меня даже не взглянул.
— Носорог, начинай, а? Мне надо разогреть толпу, — сказала я ему.
Он посмотрел на меня с такой злобой, что я поежилась. И начал барабанить. Медленно, ровно. Я повернулась и прошла к микрофону. С одной стороны от меня стоял Джексон с гитарой. С другой — Сонни за клавишами. Исходившее от них отвращение жгло меня по всем трем измерениям.
— Ну, как настроение? — закричала я.
Толпа у сцены загалдела.
— Как настроение, говорю?!
На этот раз толпа загалдела еще громче.
А ритмы Носорога становились все быстрее. Я кивнула Джексону, он ударил по струнам. Через такт вступил Сонни. «Дурная башка» была сладкой попсой — зато очень популярной сладкой попсой. Я смотрела на толпу, уже взвинченную, — музыка заводила ее все сильнее и сильнее. И вот безмолвная ярость, таившаяся внутри, укоренилась и разрослась, заполонила все тело. Я презирала всех в зале, и Нулей, и Крестов, без разбору. Меня тошнило от того, какие они мелочные, узколобые, зашоренные. Почему ненависть дается так легко?
Сюда не смей заходить.
Нельзя тебе здесь играть.
Ты лишний.
Ты чуждый.
Черту не переступай.
Не лезь из своей страны.
Не лезь на мою планету.
И я ничем не лучше.
И я совсем такая же.
Я презирала всех в этом зале, но сильнее всего — себя. Я вздохнула поглубже. Нужно спеть как следует. Лучше, чем на репетиции. Лучше, чем раньше. Лучше всех в этом клубе, так, как здесь не пели уже давным-давно. И я запела. Гнев придал силы голосу. А ярость прогнала страх. А злость прогнала сомнения. Я больше
