прочесть надпись.
«Мерло… Тысяча восемьсот девяносто пятого года… Вину сто лет?»
Я трогала вилкой розовую форель и решила ничему не удивляться. Стрелка часов показывала без четверти. Скоро часы пробьют десять, закончится первый рабочий день, и я смогу в уединении обдумать, что же всё-таки со мной произошло.
Но спать я легла не скоро. Вернувшись в спальню с китайской императорской кроватью, переоделась в своё скромное платье и решила немного прогуляться. Сон бежал от меня, и от возбуждения я чуть ли не вприпрыжку сбежала со ступенек мраморной лестницы и пошла в сторону парка, освещённого жёлтым светом фонарей.
Я прошла к восточному флигелю, пересекла гравийную площадку и, шурша опавшей листвой, напевая под нос, повернула к живой изгороди.
От гравийной площадки, у скамьи, стоявшей уже вне периметра курдонёра [31], обсаженного живой изгородью (по-осеннему голыми кустами жёлтой акции), начиналась туевая аллея, уходящая по оси за чугунные ворота в приусадебный парк.
Небо очистилось от дождевых облаков. Испитые, смирные, они разбежались, как испуганные барашки, к горизонту. Под вечер выглянуло лимонное солнце, постояло недолго над лесом, подсушило опавшую листву и спряталось до утра. Лёгкий ветерок гулял по верхушкам аллеи, раздувал шёлковые флаги вдоль курдонёра, щёлкал верёвками флагштоков и чуть шевелил опавшую листву.
Я не спешила, вдыхая осенний, пряный воздух. Какое же это удовольствие – шуршать ботами по опавшей листве! Я накинула капюшон, и из своего укрытия с удовольствием насвистывая нехитрый мотивчик «Сулико», прерываясь, подбрасывая вверх ботом ворох жёлтой, пряной листвы. Вспоминая своё отражение в зеркале, я представила себя лебедем, сказочной птицей-царевной.
Всё кажется нам прекрасным в дивных птицах: и гибкие изгибы длинной шеи, и плавные покачивания, и грациозные потягивания, и взмахи, и глаза, строгие и манящие. Вот царевна-лебедь поднимает крылья и открывает белоснежное оперенье, нежные очертания перламутровой груди, невзначай показывает ножку, другую, отряхивается, успокаивается, оправляет перья, смотрит в отражение подведённым чёрным контуром и плывёт мимо.
Я кружилась, представляя себе белоснежные перья.
– Богиня! – услышала я шёпот ветра.
«Ладо! О, ладо!»
Наверное, послышалось…
Я засмеялась, закружилась в осенней листве. Взлетели вверх лебединые руки, янтарными всполохами рассыпались листья.
Кружась, я не заметила на гравийной дорожке сорванную ветром ветку. Острый сучок зацепил капроновый чулок и порвал его.
– Вот демон! – Я забыла о божественном происхождении и принялась осматривать ущерб, подняв подол платья выше колена.
И тут я услышала чей-то свист. Так свистят парни, когда видят понравившуюся девушку. Я замерла, распрямилась, медленно повернулась на свист.
Свист доносился со стороны каменной скамейки в тени высокой, конусообразной туи. Рассеянный свет паркового фонаря жёлтым овалом окружал скамью, но свистевший сидел в густой тени на самом краю. Я не увидела силуэта, а лишь красный уголёк сигареты на уровне лица.
Человек, уютно сидевший на скамье, вероятно, наблюдал за игрой лунного света на чистом зеркале озера, когда я потревожила его одиночество. Странная иллюзия отражения привлекла и моё внимание – в небе луна плыла круглым, жёлтым бутоном, а в отражении – опушившимся белым одуванчиком.
Я одёрнула платье и спросила:
– Кто здесь?
Рослый, здоровый парень поднялся со скамейки и вышел в свет фонаря.
Я невольно попятилась и отступила на несколько шагов.
– Не гапи, краса ненаглядная… не гапи, ладо… Аз есмь навьего царя Коштея, служаи ему… Азм есмь кънязь Иванъ Остърый… сынъ принца Оробаса… не бойся мине, девица… Повежь ми имя своё, – сказал он, заметно волнуясь.
Голос у него осип, звучал почти грубо, и парень несколько раз кашлянул в кулак, избавляясь от хрипотцы.
– Я и не боюсь… Простите, я не всё поняла… Вы охранник? – Я настороженно глядела парню в лицо.
Вот он вышел на свет, и я растерянно заморгала. Наверное, более интересного мужчины мне никогда видеть не приходилось.
Я уставилась на него с интересом, оценивающе, как смотрит всякая женщина, впервые видя красивого мужчину, молниеносно примечая мелочи. Парень немного смутился и поскрёб щетину на подбородке. Вероятно, брился утром… а теперь она отросла. Глаза яркие, выразительные, с длинными тёмными ресницами, кажется, карие. Чёрные волосы падают неровным каскадом на щёки и глаза.
Вообще я не люблю красавчиков. Жеманные, капризные, пустые. Но этот был из другой породы. Красоты ему прибавляла сила, не сколько физическая, сколько духовная. Если такая сила есть в мужчине, она всегда видна. Я чувствовала её. Она светилась в глазах.
Парень, от природы жилистый, крепкого телосложения, подобранный, одновременно лёгкий, гибкий в движениях. В походке, в поворотах плеч, в наклоне сильной шеи чувствовалось что-то звериное. Он был очень высок, под два метра, выше меня на голову.
Парень смотрел на меня восхищённо и дерзко, быстро оглядывая с ног до головы.
Я улыбнулась. Он глаза закрыл рукой, будто бы ослеплённый моей улыбкой:
– Вы очень красивы, сударыня!
Парень продолжал восхищённо оглядывать, но голос перестал хрипеть, и он ответил приятным баритоном:
– Скорее, я страж усадьбы. Рад представиться… помощник и секретарь профессора Этернеля… Инкуб Острый. Живу и работаю здесь в усадьбе. Вот, вышел прогуляться перед сном… А вы гостья профессора Этернеля? – Он подходил всё ближе, ласково улыбаясь.
Я облегчённо вздохнула и улыбнулась в ответ:
– Извините, что переспросила… Мне послышалось, что вы сказали: «Иван». Я новая сиделка профессора, Василиса… Михайловна. Приятно познакомиться, Инкуб.
– А мне-то как приятно, – он приблизился почти вплотную и теперь с интересом разглядывал меня.
«Моя женщина!» – услышала я снова шёпот ветра.
– Но разве профессору нужна сиделка? Он болен? – удивлённо спросил Инкуб.
Он обходил меня по кругу, рассматривая со всех сторон.
Я растерянно смотрела на секретаря, невольно поворачиваясь вслед за ним.
– А разве нет?
Инкуб пожал плечами. Я будто услышала его мысли:
«Кто знает, что этому козлобородому Пану взбрело в голову. Этернель мог наговорить девчонке что угодно, лишь бы заманить в усадьбу «Зелёный Дуб».
Вслух он небрежно спросил:
– Что за песню вы напевали?
– Всего лишь «Сулико». Старая грузинская песня, у нас все её знают… Неужели не слышали раньше?
– Нет, никогда прежде не слышал. О чём она?
Я недоверчиво подняла бровь. Не было ни одного человека в стране, кто не слышал хотя бы раз в жизни мелодии «Сулико»:
– Молодой человек ищет возлюбленную Сулико, – тут я осеклась, заметив, как Инкуб смотрит, и чуть отвернула лицо. – Сулико – это «душа» по-грузински.
– Так он ищет душу… Как интересно… Вы грузинка?
– Нет, что вы! Я русская! – Я рассмеялась и переменила тему. – Погода улучшилась наконец-то… Завтра будет солнечный день.
– Если пожелаете, утром я покажу вам усадьбу, Василиса.
– Я бы с удовольствием… Усадьба огромная, роскошная. Ничего подобного никогда не видела даже
