улыбалась тем, кто на бережке. Некоторые махали.
Другой старик нагнулся и ткнул в Саттри толстым пальцем. Валяй, сказал он. Спускайся в воду.
Вон пошла, ответил Саттри, показывая.
Это моя внучатая племянница, сказал старик, маша водам, под которые та погрузилась.
Две женщины на траве перед ними оборачивались и бросали на них мрачные взгляды. Саттри им улыбнулся. Ниже по берегу компании разворачивали сэндвичи и открывали прохладительные напитки. На земле развалилась толстая женщина, вывесив громадную сисю, и к ней присосался маленький ребенок.
Скажи ему, чтоб вечером приходил на собрание, сказал второй.
Приходи сегодня вечером на собрание, сказал первый.
Куда это?
Евангелический шатер вон там, сразу у шоссе. Что, не видел?
Нет.
Господи, здоровенный же. Приходи на собрание. У них будет преподобный Билли Байингтон, да и «Рассветные певцы» должны вроде быть.
Неужели?
Вот те клять. Ровно как по «Дабью-НОКС».
Женщины оборачивались и хмурились.
Старик опять раскрутил свою банку, и сплюнул в нее, и подался вперед. Приходи вечером, сказал он. Слыхал я, у них там даже Мей Мод может быть. Которая по старинке поет, по нотам.
В воду теперь, как сомнамбула, входил мужчина. Руки вытянул перед собой, а глаза его были полузакрыты, и он снова и снова пел что-то невнятное. Проповедник сделал шаг ему навстречу, до того неустойчиво смотрелся он, проповедник улыбался с неким суровым благоволением. Знакомые на берегу, казалось, качнулись с ним вместе. Новый кандидат разок взмахнул руками, глаза его тревожно расширились. Проповедник кинулся к нему, выставив руки. Человек оправился и ринулся вперед, с пол его текло, дотянулся до проповедника, а затем вдруг завалился набок с долгим стоном. Смотревшие с берега застыли. Руки его неистово кружили в воздухе, и молельщик скрылся с глаз, как пьяный дирижер.
Саттри потряс головой. Старик оделил его кривенькой усмешечкой, складки челюсти зашпатлеваны черной слюной.
Одной рукой проповедник благословлял убывавшее бурленье, а другой шарил в воде.
Саттри хмыкнул. Две женщины встали вместе и передвинулись прочь по траве. Тот мужчина, кто сидел с ними, но все равно наслаждался зрелищем, повернулся и ухмыльнулся. Ребзя, сказал он, это должно схватиться, если его не утопит.
Проповедник выудил человека за воротник. Тот отплевывался, и его шатало, и выглядел он полусумасшедшим. Проповедник утвердил его на ногах, держа за лоб, нараспев читая крещальную службу.
Саттри встал и отряхнул с брюк траву.
Ты ж не метишь уйти, правда? спросил старик.
Еще как, к черту, мечу, сказал Саттри.
Лучше б зашел в реку, вот куда надо метить, произнес тот, что в робе. Но Саттри и так хорошо знал реку, а потому повернулся к этим нерадивым спиной и пошел дальше.
Он прошел выше по речной тропе, размашистым шагом на солнышке, пересек топь по мостку из плавника и проследовал вдоль заводи реки поменьше, втекавшей слева. Речонка в глухомани, что все больше зеленела, чем дальше он шел, пока не стала туманно-нефритовой. Он сел отдохнуть на пыльное бревно и посмотрел, как та течет. Среди рогоза одноногую осаду свою держала выпь и плавали мелкие водяные змейки. На дальней стороне вверх по реке бежала собака, язык на жаре вывален, вялая трусца выдавала, что путь еще утомит. Он ей свистнул, собака посмотрела на него и побежала дальше. Выше по реке она колыхала стебли болотного хвоща там, где незримо выплывала гнездовавшаяся рыба.
Саттри встал. Выпь улетела. Он шел дальше, покуда не добрел до сельской дороги. Идти было жарко, и он не спешил. В конце концов вышел к домику.
Пересек двор к переднему крыльцу и постучал в дверь. На веранде стояли свежевыкрашенные ящики с новыми цветами, взламывавшими грунт своих клумб, а под свесами крыши вились осы. Дверь открылась, выглянула маленькая женщина. Да, сказала она.
Здрасьте, тетя Марта.
Она распахнула сетчатую дверь. Господи помилуй, произнесла она. Коря? Да это ж Коря.
Как поживаете?
О господи, сказала она. Она была крошечной и хрупкой, а рука, что цеплялась за него, дрожала, как птичка. Входи, сказала она.
Где Клейтон?
Спит. Пообедал плотно и спит. Ох господи боже мой, вот ему радости-то будет.
Они вступили в прохладную полутьму передней комнаты, при этом она поддерживала его под локоток, как слепца, или как мог бы слепец. Он чуял густую стряпню их воскресной дневной трапезы. Она не сводила с него глаз. Ты ел? спросила она.
Я поздно завтракал.
Они вошли в кухню, где на столе еще стояли тарелки. Дальше лежала терраса, кишевшая жизнью растений, и солнце тепло падало сквозь стекло и по полу, и по столу.
Усаживайся, Коря, сказала она, хлопоча над ним кукольными ручками. Давай я тебе немного пообедать разогрею.
Не беспокойтесь, тетя Марта. Я лишь на минутку зашел.
Это вообще не беспокойство. Ты посиди, посиди. Хочешь стаканчик холодного свежего молочка?
Да, мэм, был бы не прочь.
У меня и чай со льдом через минутку будет. Господи, я же про тебя все утро думала.
Саттри вытянул ноги под столом. Она принесла кувшин молока из холодильника и высокий стакан, наливая на ходу, не переставая говорить.
Разбирала тут кое-какое старье да и увлеклась, пока проглядывала старые альбомы и снимки, и о тебе вот подумала.
Он поставил недопитый стакан молока на стол, и выдохнул, и вытер лоб тылом руки. Она опять долила стакан доверху. Приходил бы навестить нас почаще, Коря. Ну почему тебе обязательно хочется быть таким гадким?
Где эти снимки?
Прямо тут у меня. Хотел посмотреть?
Если под рукой. Если вы не против.
Да они вот здесь.
Он допил молоко и выглянул на цветы и солнце. Она вошла с двумя старыми кожаными фотоальбомами и синей обувной коробкой. Выложила все это на стол и, сдвинув коробку в сторону, чтоб было больше места, открыла первый альбом. Ты давай смотри, а я пока обед разогрею.
Он взял ее за руку. Та была тонкой, с изящными косточками и прохладной. В меня уже ничего не полезет, сказал он.
Хорошо б, чтобы полезло.
Он огляделся. Вы мне просто кусочек вон того торта дайте, сказал он.
Съел бы лучше что-нибудь.
Нет.
Она подняла треснувший колпак, и отрезала солидный ломоть шоколадного торта, лежавшего под ним, и выложила его на тарелку, и подвинула ему.
Он склонился над альбомом, встретившись с фигурами из своей генеалогии. Кто это? спросил он.
Она опустила руку ему на плечо и вгляделась с ним вместе. Господи, сказала она, дай-ка я очки принесу, а то никак не разгляжу.
Древняя старуха раскинулась на
