но я не могу сказать ей правду, это только ухудшит мое положение.
— Кому-нибудь лучше начать говорить, — Линда практически рычит, и я заставляю себя проглотить комок в горле, панически ожидая ответа, наконец вспоминая, что сегодня здесь несколько человек.
— Вот почему мы здесь, Линда, но она ничего мне не скажет, если ты будешь так себя вести, — говорит Райан спокойно, но одновременно твердо, и мое тело напрягается, пока я жду ответа Линды. Ее взгляд мечется между нами двумя, и я неловко стою перед ней, умоляя глазами, чтобы она оставила это в покое.
— Прекрасно. Но мне нужны гребаные имена, потому что я убью ублюдков, которые это сделали, и окрашу весь чертов город в красный цвет их кровью. Ты меня слышишь? — Линда выплевывает, уперев руки в бока и предупреждающе глядя на Райана, в то время как я просто смотрю на нее, предвосхищая мысли и чувства всех остальных настолько, что даже не могу осознать свои собственные действия.
Я слишком смущена, чтобы посмотреть через плечо на выражение лица Райана, но, судя по выражению лица Линды, они, кажется, ведут приватный разговор только глазами. Это заставляет меня чувствовать себя немного неловко, потому что я не могу понять, чего они не говорят вслух.
— Я обещаю тебе, Линда, я собираюсь опередить тебя в этом, — наконец говорит Райан, сжимая мои бедра в ответ, и я вздрагиваю от его прикосновения.
Черт возьми, я не могу оставаться так близко к нему. Он вытворяет с моим телом вещи, к которым я не готова, хотя я так же отчаянно хочу, чтобы он прикоснулся ко мне любым возможным способом, как и в субботу днем.
Словно почувствовав мое внутреннее смятение, Райан поднимает руки, чтобы сжать мои плечи в знак молчаливой поддержки, и обращается к Линде.
— У тебя найдется столик для нас двоих? Ей нужно поесть.
Глаза Линды расширяются, когда она вспоминает, где мы находимся, и когда она поворачивается, чтобы оглядеть закусочную, я делаю то же самое, обнаруживая, что почти каждая пара глаз устремлена в нашу сторону. Именно в этот момент я вспоминаю донесения Брюса на меня и быстро вырываюсь из объятий Райана.
— Возвращайтесь к своей чертовой еде или убирайтесь ко всем чертям, — кричит Линда, и посетители быстро отводят взгляды, заставляя меня покраснеть от смущения.
Не дожидаясь, пока меня направят к свободному месту, я пробираюсь к кабинке в дальнем углу закусочной, подальше от всех глаз. На самом деле никто никогда не хочет здесь сидеть, потому что из этого места не открывается вид на океан и оно как бы спрятано, но именно это делает его моим любимым столиком.
Опускаюсь на кожаное сиденье, снимаю рюкзак и кладу его рядом с собой, прежде чем сцепить пальцы и положить их на стол. Я отказываюсь смотреть на Линду, и на Райана, поскольку чувствую, что они приближаются к кабинке. Стыд и смущение проносятся у меня в голове теперь, когда у меня есть секунда, чтобы разобраться со своими эмоциями, но я отказываюсь цепляться ни за одну из них.
— Я принесу две апельсиновые газировки и два сэндвича с курицей и беконом и картошкой фри, — тихо говорит Линда, прежде чем удалиться. Мне неловко, что я избегаю ее взгляда, но для меня все это немного чересчур.
Райан садится напротив меня, бормоча слова благодарности Линде, но не говоря ни слова мне, поскольку дает мне немного времени успокоиться, чтобы я могла сделать несколько успокаивающих вдохов. Несколько мгновений назад мое сердце буквально подпрыгивало к горлу, и на этот раз это было не потому, что кто-то собирался причинить мне боль. Это чувство было вызвано тем, что людям было не все равно.
Я не знаю, как реагировать на подобные эмоции.
Мой разум был натренирован читать эмоции человека, оценивать его настроение, чтобы понять, как действовать осторожно, но здесь, с Райаном и Линдой, я чувствую себя совершенно ошеломленной их эмоциональными реакциями. Это кажется мне почти чуждым.
Забившись в угол, я чувствую себя лучше, когда меня не окружают другие клиенты, а стенд создает идеальный барьер между мной и реальностью. Я слышу тихую музыку на заднем плане, стук тарелок и разговор людей вдалеке, но это меня не отвлекает.
— Мне жаль, ты выглядишь потрясенной, и я не хотел, чтобы это произошло, — тихо бормочет Райан, и я смотрю на него сквозь ресницы. Он запускает пальцы в волосы, кажется, в сотый раз, и одаривает меня извиняющейся улыбкой.
— Ты уже второй раз извиняешься. Почему ты так добр ко мне? — Тихо спрашиваю я, обнаруживая, что вопрос просто слетает с кончика моего языка, прежде чем я успеваю его остановить. Я смотрю, как он проводит забинтованной рукой по лицу, его облегающая синяя футболка туго обтягивает бицепсы, и я действительно вижу его размеры.
До сегодняшнего дня он был просто горячим парнем, подтянутым и загорелым, а потом я наблюдала, как он набросился на Чеда, который издевался надо мной, и только сейчас я вижу на нем настоящие мускулы. Если бы он стоял рядом с моим отцом, я бы дрожала от страха перед Райаном, но здесь, вот так, только мы вдвоем, я бы позволила ему использовать эти руки, чтобы защитить меня от всего мира.
— Честно? — спрашивает он, ожидая, что я уточню, прежде чем продолжить, поэтому я киваю головой. — Я ни хрена не понимаю.
Мои брови поднимаются, когда я удивленно смотрю на него, ожидая, что он даст дополнительные объяснения, когда появляется Линда с нашими газировками. Она ставит по одной перед каждым из нас, не произнося ни слова, но атмосфера кажется напряженной, пока она не вздыхает и не поворачивается на каблуках, чтобы дать нам необходимое пространство.
Я ожидаю, что он с радостью погрузится в окружающую нас тишину, поэтому меня шокирует, когда он откашливается.
— Я не хочу объяснять, почему я здесь, это не то, что сейчас важно. Я потратил слишком много времени на то, чтобы объясняться с другими, и, честно говоря, в данном случае это не имеет значения, — заявляет он. Если бы кто-нибудь другой произнес эти слова именно в таком порядке, я бы обиделась или почувствовала себя задетой. Но то, как он произносит их, как будто эти слова помогают закалить его сердце, находит отклик глубоко во мне, и я обнаруживаю, что понимаю.
— Я бы хотела жить в мире, где мне не приходилось бы делать и этого, — соглашаюсь я, и его плечи с облегчением опускаются.
— Меня не волнуют люди. Я забочусь только о
