с ног до головы, не пряча в своих бегающих зрачках неприкрытое опьянение.
― Слушай, вызови мне такси, ― из заднего кармана узких джинс она вытянула телефон и с немой мольбой на губах вручила мне его, боязливо оглядываясь на развлекающихся у сцены артистов.
― Хорошо, ― вполне себе обычная просьба как-то гулко отзывалась у меня в груди, словно с этого момента неукротимый стыд будет изнывать во мне каждый раз при общении с Мишель. Вот так я сдержал обещание: завтра вся труппа будет обсуждать наши несуществующие с танцовщицей отношения, ковыряться в личных переживаниях, хотя у самих, как выяснилось за этот вечер, грехи посерьёзнее каких-то пьяных поцелуев. Я всеми силами надеялся, что самобичевание — от высокого градуса в крови и вскоре пройдёт, но горячий стыд подпитывался странной реакцией девушки. В её стиле оказалось оставаться сдержанной даже в пьяном состоянии, безжалостно сокрушая любые клишированные стандарты женских истерик. Для меня это было дико.
Предусмотрительно не прощаясь ни с кем из накидавшегося коллектива, я усилием воли прошёлся по рядам концертного зала и гримёркам, отыскивая спортивную красную сумку со светлым пальто Мишель под грудой чужих вещей и разлёгшихся поверх них театральных пьяниц. В моем голодном желудке плескалась водка, я чувствовал, как она жгла стенки изнутри, усиливая и без того сомнительное состояние. Поцелуй всё перевернул вверх дном: я коснулся горьких губ Мишель и голову вскружило далеко не спиртное. Сердце тревожно билось не то от неловкости, которую я собственноручно воссоздал после причинённых ей обид, не то от того, что моя выходка угодила прямо в цель. Я ведь достаточно долго думал о Мишель, чтобы снова мысленно гладить её изгибы… Этот поцелуй такой гадкий, если учитывать мои непоследовательные поступки, и, чёрт возьми, такой приятный, что я не мог не думать об этом оставшийся вечер. О том, как расстроенно Мишель встретила моё признание в том, что я не ожидал угодить с ласками именно в её чувственные неприступные губы.
Своё пальто я торопливо нацепил в коридоре, наши сумки закинул на плечи, следуя снова в концертный зал и попутно заказывая машину. Мишель не двинулась с места за это время: всё так же пряталась среди множества одиноких бархатных спинок, выглядывая лишь макушкой. Как мог я не узнать её цвет волос, силуэт ― не понимаю. Она ведь вся была соткана из свойственных только ей манер, походки и очертаний во внешнем виде, которые спутать с другими было, наверное, невозможно. Харизматичная девушка с особо принципиальным характером не могла не бросаться в глаза. Вот и мне ― бросилась даже со спины. А что если глубоко в подсознании я догадался…
― Пора на выход, ― попытавшись вырвать её из задумчивого гипнотического состояния, я помог натянуть пальто на пошатывающуюся, неуверенно поднявшуюся на ноги фигурку. Мишель всё кусала губу, пялясь поверх одной неразборчивой точки, мутневшей в её глазах глубокими размышлениями. Боюсь, она думала о поцелуе… Но её просьба о помощи намекала мне на принятие глупых извинений и необъяснимое равнодушие. Я начинал думать, что снова слишком легко реабилитировался в её глазах. ― Пошли, помогу.
― Не нужно, я ведь могу сама, ― Мишель попыталась снять с моего плеча свою спортивную сумку, но я ухватил её за ладонь, безапелляционно отпихивая.
― Я не сомневаюсь, но я всё равно заказал такси на два адреса. Тоже поеду домой. Так что, нам по пути, и пора спускаться.
― А что так рано? Слабовато развлёкся сегодня, ― не удержавшись от маленькой безобидной колкости в сторону моего оледеневшего от досадливого сожаления сердца, Мишель медленно направилась к выходу, придерживаясь за многочисленные подлокотники кресел, сопровождающие бархатные пролёты. Всё это смотрелось странно: мне как всегда не могло быть дела до женских переживаний, но танцовщица так усердно их прятала, а они теперь так безобразно пробивались наружу, что мне становилось очевидно: я ненароком измываюсь над её гордостью.
Её самочувствие оставляло желать лучшего, но девушка упорно шла к двери, игнорируя головокружительное опьянение и ослабевающие в коленях ноги. Мою помощь она не принимала, поэтому я шёл следом, нетерпеливо наблюдая за каждым её неловким шагом: ох уж эта неуместная самостоятельность… Мы неторопясь миновали главный вход в зал и направились по коридорам в сторону лестниц в холле. Я нес наши сумки и отвечал на несколько нетерпеливых звонков от таксиста, попутно незаметно пытаясь придержать Мишель под локоть каждый раз, как она норовила оступиться. Если честно, я бы и сам не отказался, чтобы меня отвели за руку домой.
Скитания по коридорам в сторону уже отключенных эскалаторов в холле и мраморных лестниц отняли у нас приличный промежуток времени, доводя водителя до пика раздражения. Он дал нам это понять, с силой захлопнув дверь заднего сидения, едва позволив расположиться внутри салона.
― Центральный парк и Риверсайд бульвар. Верно? ― Мишель облокотилась головой о холодное запотевшее окно, прикрыв дрожащие от усталости веки. На улице стемнело, магазинные вывески мерцали через плотную тонировку. ― Оплатите пожалуйста поездку.
― Мы и мили ещё не проехали, ― с недоверием потянувшись к портмоне, я застыл в ожидании объяснений, пока девушка тихо засопела. С моих губ едва не сорвался смешок, но недовольное лицо таксиста, следившее за мной в зеркало заднего вида заставило меня нахмуриться.
― Сэр, двадцать пять долларов, пожалуйста. Во время крайней поездки один клиент вышел через заднюю дверь и не заплатил. Я вынужден брать предоплату.
― Чёрт возьми, почему так дорого? ― Удивившись расценкам и предыстории водителя, я небрежно вложил в его руку купюры, и устало опустился на сидение. Вообще-то деньги не были проблемой. ― Без сдачи.
― Сегодня хэллоуин, сэр. Пробки.
Ни чуть не обрадовавшись чаевым, мужчина припрятал выручку и тронулся, вливаясь в поток медленно подкатывающихся к светофору машин. Сквозь черноту вечера, нарушаемую пестрящими рекламными банерами, я всмотрелся в лобовое стекло, встречаясь взглядом с километровыми колоннами автомобилей. Превосходно: поездка предвещала нам неограниченный по времени муторный путь до отеля, когда как пешком он бы занял двадцать минут.
Девушка сползла на кресло, спрятав покрасневшее от холода лицо от моего наблюдательного взгляда, и сложила под голову ладошки. Ей удалось так быстро заснуть, что невинная доверчивость на моё едва контролируемое состояние привело меня в глубокую задумчивость: как Мишель удаётся оставаться такой
