к сплетням. Мы часто не спали до утра, разговаривая во время вынужденной бессонницы: за стеной храпел муж, репетировали музыканты, свистел свирепый бакинский норд - как тут уснешь? Вот мы и болтали до утра. А в доме был полнейший хаос! В начале осени вышел из строя городской водопровод и, изнывая от жары, город утопал в нечистотах. Никто не спешил чинить водопровод. Питьевую воду покупали у уличных разносчиков. О купании и стирке пришлось надолго забыть. Мы жили в ужасной грязи! Обнаружив в волосах первую вошь, я испытала отвращение. Но сотая вошь - была привычной. Вокруг стоял смрад. Соседи-музыканты пользовались горшками и они подолгу оставались в комнате, их редко выносили и почти не мыли из-за отсутствия воды. Весь дом провонял насквозь! Стоило войти в дом, как в нос забивалась отвратительная вонь, а в уши - музыкальные шедевры наших новых жильцов. Вспоминая те дни, я, тем не менее, не сожалею: ведь тогда я получила очень серьезные уроки терпения и стойкости. Хорошо еще, что мы не голодали. Кавказ - щедрая земля. Здесь никогда не было в чем-то недостатка. Природа не скупилась на свои дары, да и производство не прекращалось.
Отсутствие транспорта останавливало вывоз продукции, поэтому товары оставались здесь же, создавая достаток. В то же время в самой России был страшный голод. Словом, жизнь на Кавказе была несравнимо лучше, чем в России. В республике не действовал «сухой закон», как по России. Водка продавалась везде, кое-кто закупал ее для перепродажи в других городах России. Одним этот бизнес принес приличный барыш, другим - тюрьму.
У моей сестры Лейлы была служанка по имени Катерина. Она тоже везла в Москву водку для продажи. Поезда были набиты до отказа. Катерина везла водку в плоских алюминиевых жбанчиках, привязанных к телу. Многие пользовались таким «контейнером». Катерина привозила вырученные за водку деньги и отдавала Лейле. Эта добрая женщина была очень привязана к ее малышу и заботилась о нем, как о родном.
Через неделю после нашего возвращения в город подошло время свидания с заключенными. Тюрьма находилась на въезде в город, в Биби-Эйбате. Это место, как и все нефтяные территории, представляло собой пыльное, задымленное пространство, лишенное какой-либо растительности. После обеда, в самую знойную пору, мы с Лейлой отправились в путь. Лейла везла с собой казан с жареной бараниной, а я - узелок со снедью. Мы ехали на конке, подобии трамвая, рельсовом экипаже. Вагончик, бегущий по рельсам, со впряженными лошадьми, был единственным общественным транспортом в городе нефтяных миллионеров. Люди, утонченные, чувствовали себя в конке очень неуютно. Сердце сжималось при виде двух тощих лошадей, тянущих тяжелый вагон, до отказа набитый людьми. Пассажиры даже висели на подножках. Извозчик безжалостно стегал несчастных животных, надрывающихся, волоча вагончик с людьми. От последней остановки экипажа до тюрьмы было еще несколько километров. Дорога лежала вдоль берега моря, и душная жара бакинского сентября обжигала горячим дыханием. По краю дороги виднелись унылые нефтяные вышки. Прежде мы проезжали по этой дороге на автомобиле, минуя Биби-Эйбат, двигаясь к окрестным селам. Эти села были иссушены зноем, но близость моря кормила их. Сейчас мы шли пешком по пыльному пути, который прежде проделывали на дорогом автомобиле. Ноги гудели от усталости, на сердце было тягостно. На ворчание Лейлы, ее брань в адрес революции, жары, собственного мужа, я изредка отвечала ничего не значащим поддакиванием. Дорога изнуряла, и я призвала на помощь свои фантазии. В моем воображении рисовался образ Андрея. «Князь Андрей» был сейчас в Баку. А что, если он и сейчас смотрит на море, как и я? Случайность могла и его привести сюда. И он, наверное, мучается от жары. Воображение соединяло нас.
Через час мы добрались до тюрьмы. Пришлось еще немало подождать. Тюремный двор был полон посетителями. Нас спасала привычка южан к зною. Мы просидели под жаркими лучами солнца, отмахиваясь от досаждавших мух, целый час. Потом к людям вышел конвоир со списком и начал зачитывать фамилии в алфавитном порядке. К счастью (!), наша фамилия - Асадуллаевы - шла первой по списку, чем было существенно сокращено время ожидания. Я прошла вперед и передала солдату казан и узелок, затем нас впустили в другой двор, где тоже пришлось переждать некоторое время. И тут было полно народу. Ожидание было таким утомительным! Наконец, пришел конвоир и провел нас в прилегающий двор, разделенный на две половины колючей проволокой. За ней стоял отец, вцепившись пальцами в ограду. Он был одет в безобразную тюремную робу. Отец так исхудал! Лицо его заросло щетиной. Увидев нас, он протянул через ограду иссушенные, почерневшие руки. Я, не сдерживая слез, стала с жаром целовать его руки.
- Не плачь, успокойся! Как видишь, мое положение не хуже, чем у других. - успокаивал меня отец.
Я не могла говорить - слезы мешали. Слова, сказанные отцом, разрывали мне сердце: живя в этой грязи и лишениях, отощавший и униженный, он не жаловался! Но в такой обстановке его стойкость вызывала еще большую жалость и сострадание. Во время одного из посещений тюрьмы произошел случай, впечатливший меня. В самые тяжкие дни жизни иногда происходят незначительные, казалось бы, вещи, которые делают человека счастливым. Такие эпизоды вспыхивают искоркой во мраке черных дней и после уже не забываются никогда.
Однажды, возвращаясь со свидания с отцом, я особенно устала. Было уже холодно, шел снег, укрывая улицы и тротуары. Обувь у меня прохудилась, и ноги промокли насквозь. Другой обуви у меня не было - у нас конфисковали даже одежду! Когда я дошла до дому, у меня даже язык во рту примерз. Закутавшись в одеяло, я пыталась уснуть и забыть увиденное в тюрьме, свою безрадостную жизнь и несчастья последнего времени, но и в комнате было очень холодно, уснуть было трудно. Тут вдруг на меня накинули еще одно одеяло. Стало теплее, и я забылась глубоким сном. Это милая тетя Рена отдала мне свое одеяло, подарив краткий миг блаженства. Никогда не забуду ее трогательной заботы и чуткости!
V
Семья Гюльнар вернулась из Туркестана. Кузина очень радовалась возвращению своих близких. Но радовала ее не встреча с родными, а возможность наконец выйти замуж.
- Моя невинность тяготит меня, - как-то раз сказала Гюльнар. - Не пойму, как это некоторым женщинам удается сохранить ее до смерти? Вот, хотя бы фрейлейн Анна. Ведь Бог создал нас для соития, люди должны пользоваться своими возможностями. Будь я господом Богом, наказывала бы тех, кто
