Хотя никакие показания, конечно же, и не потребуются, ведь он возьмёт разбирательство под личный контроль.
«А может, и не надо убийства? Как-то можно подстроить под несчастный случай», — подумал он, а Мой Мефистофель уже подбрасывал, словно дрова в печь, кучу вариантов, один лучше другого — «Отравилась непонятными сладостями из татарской лавчонки», «Упала с лестницы и повредила шею», «Перебрала со снотворными», а ещё лучше — «Уснула навсегда от дрянных капель „Laudatum opium“ из аптеки Залмана».
Когда в зимних сумерках угрюмый Голенищев вышел из участка, сказав при этом оставшимся на дежурстве подчинённым, что непременно вернётся, то на миг остановился. Вдохнув морозного воздуха, который, впрочем, не остудил, а только прибавил огня в груди, он решил добавить ещё один маленький, но подходящий по случаю пунктик в план. Тем более что времени оставалось предостаточно.
Местом этим был дом терпимости, единственное заведение подобного рода в Лихоозёрске, негласно предоставляющее особые приятные услуги. Содержался тот под покровительством Николая Киприяновича и официально именовался «Прядильным домом», о чём сообщала большая вывеска на фасаде. Но все служительницы этого весёлого дома никогда не брали в руки пряжи и, возможно, даже не знали, как она выглядит. Находилось сие «интимное учреждение» в значительном отдалении от присутственных мест в Мещанском переулке, и Николай Киприянович по обыкновению решил пройтись до него пешком, хотя путь составлял около двух вёрст. Он и прежде поступал только так, понимая нравы заштатного городишки. Зато знал точно: ни один извозчик-проныра не сможет сказать, что хоть раз подвозил самого исправника до светло-зелёного здания.
Через половину часа исправника в прихожей встречала одетая в тёмное, опушённое мехом платье хозяйка заведения. Она предпочитала, чтобы к ней обращались Софи Жосефовна, хотя в картотеке, что хранилась в кабинете у Голенищева, та проходила как Софья Герасимовна Дудик. Толстый слой пудры не мог скрыть её возраста, и, когда хозяйка борделя говорила грубым прокуренным голосом, её дряхлые щёки подрагивали, словно желе, а жирно накрашенные губы напоминали пляшущих аквариумных рыбок.
Вот и теперь она что-то лепетала и удивилась, что Николай Киприянович, который прошагал по ковру с белой дорожкой, тяжело постукивая сапогами, даже не поздоровался. Обыкновенно он был весел, и непременно узнавал, обычно походя и лишь для порядка, соблюдаются ли все относящиеся к здоровью женщин правила, закрыт ли допуск сюда для любых посторонних, непроверенных лиц. Почти каждый посетитель «Прядильного дома» имел семью, хоть и небольшой, но капиталец, и был заинтересован в том, чтобы оставаться инкогнито. Так или иначе, но даже в маленьком заштатном Лихоозёрске главам семей удавалось соблюдать круговую поруку и не выносить сор из большого содружества людей, любящих иногда потешить себя «сладким».
Все «жрицы любви» из «Прядильного дома» догадывались, что именно Николай Киприянович, а не облезлая Софи Жосефовна с её утыканной павлиньими перьями шляпой, — их настоящий хозяин и покровитель.
— Так, Джофранка у себя? — грубо сказал Голенищев.
— Конечно, конечно, проходите! Она, как всегда, ждёт вас!
Прежде чем открыть дверь, ведущую в просторную, разукрашенную в тёмно-розовых тонах и хорошо освещённую залу с фортепиано у камина, Голенищев остановился, как вкопанный.
На входе его встречало чучело огромного ворона, держащего в клюве поднос с визитками. Сам не понимая зачем, он взял одну из карточек и прочёл:
«Его свѣтлѣйшества господина великаго герцога оберъ-камергеръ Гвилумъ, Вестовой Хаоса».
— Что за чёрт! — помотав головой, Голенищев словно услышал карканье: «Пряжа! Пряжа! Да какая тут пряжа!»
Он посмотрел снова. Витиеватые, пляшущие завитушки букв сложились в клубок, а затем растянулись, как тонкая нить:
«Весьма аппетитная особа Таисъ не отказываетъ ни одному щедрому мужчинѣ»
Голенищев подумал, что ерунда мерещится о усталости и сильного раздражения. А это чёрное, с тёмно-синеватым отливом в перьях чучело, конечно же, стояло здесь и раньше, Голенищев вспомнил об этом, просто он не придавал значения. Но теперь ворон смотрел на него мёртвым и блестящим, как редкостный чёрный изумруд, глазом, и будто пронизывал насквозь иглами. Ворон читал все его сегодняшние мысли, а главное, знал о том, к чему он готовился!
— Что за! — опять выругался исправник. По спине невольно пробежала дрожь. Он будто вновь вернулся в полдень, стоял на улице и наблюдал перед собой мерзкого приезжего из столицы, который, изощряясь в витиеватом словесном блуде, во всех красках со смакованием и урчанием в огромном животе откровенничал, как наслаждался утехами с его женой на южном курорте. — Сейчас же убрать отсюда эту мерзость!
— Но! — хозяйка борделя семенила на каблуках следом, едва не падая. Держалась на почтительном расстоянии, словно опасалась, что Голенищев ударит наотмашь. — Хотя что я такое говорю, Николай Киприянович! Конечно-конечно! Не извольте волноваться, это совсем ни к чему! Сегодня же заменим чучело на иное, какое только будет угодно — на волка, медведя, или кого поменьше — бобра, лисицу, непременно подберём!.. Будут ли у вас какие-то пожелания, на что заменить?
«На чучело твоей дражайшей супруги! — тут же отозвался Мой Мефистофель в голове исправника. — А что, как никогда к месту сему будет она благопотребна, пусть хоть веки вечные стоит, да встречает посетителей с визитками на подносе!»
Голенищев так поразился простоте, изяществу и глубине подсказки внутреннего голоса, что икнул. Идея вовсе не показалась ему безумием, он в один момент просчитал всё с такой точностью, будто наконец-то сложились все карты, как в пасьянсе! Исправник перебрал в памяти имена знакомых мастеров-чучельников из других уездов, кто примет и исполнит заказ, но при этом и не задаст лишних вопросов. Обществу же сообщит сначала о пропаже супруги, и, конечно же, организует поиски. Позже сам запустит слушок — пусть и постыдный и неприятный для него, но вынужденно-необходимый в этом случае о том, что супруга сбежала с каким-то нечаянно появившимся развратником то ли на юг, а то ли и вовсе за рубеж. Слыть рогоносцем малоприятно, но выглядеть такое объяснение будет как бесславная истина, и поиски быстро прекратятся. А вот правду, правду будет знать и отмечать про себя только он, каждый раз проходя мимо высушенной супруги к девочкам по этому коврику с белой дорожкой.
— Так, энтого ворона убрать отсюда немедля! Ничего вместо него покамест не ставить! Я пришлю ему на замену, заказав отличнейшую восковую куклу! — сказал он, прикидывая, сможет ли мастер-чучельник хорошенько «подмять» лицо жены, чтоб то стало неузнаваемым.
— Надо же, восковую фигуру, что
