Вот, узнаю тебя прежнего. Что же, теперь брат не сможет мне отказать!
И верно, не отказал великий царь.
Войско хеттов двинулось в столицу. По пути воины распевали песню, сочинённую Хастияром. Полюбилась она многим:
— Над Аранту небеса ликуют,
Край кедровый радостью объят
И на солнце чешуёй бликуя,
В ряд мешеди грозные стоят!
Хаттусили и Хастияр направились в сторону города Лавацантия, куда вскоре и прибыли они благополучно. У ворот города остановились и Хаттусили отправил своих людей с письмами и печатями к правителю, ибо невежливо людям знатным являться вот так, незваными. Следовало хотя бы глашатаев вперёд заслать.
Лавацантия подчинялась царствующему жрецу по имени Пентисарис. Он и был родственником по браку Хастияра, приходился его жене вроде бы дядей. Впрочем, в хитросплетениях родственных связей во все времена находилось мало желающих разбираться по-настоящему.
Едва правитель Лавацантии получил весть о прибытии гостей, ворота города распахнулись перед младшим братом лабарны и дальним родственником. Город был невелик, если сравнивать с Хаттусой, и даже Трое уступал. У входа в главный храм, сердце города, их встретил Пентисарис.
Правитель был уже немолодым человеком. Давно облысел, но кто того не знал, не угадал бы — голову жреца прикрывала высокая шапка, обшитая золотыми бляшками в виде звёзд. Такие же золотые звёзды блестели на его плаще тёмно-синего цвета. На обоих приятелей он произвёл самое благоприятное впечатление. Во всяком случае, они решили, что общество любого человека, никак не связанного с войной и прочими государственными делами — это уже прекрасно.
Тут и оказалось, что попали они прямо с колесницы на праздник. В храме великой богини начались торжественные моления. Как не пригласить на них сказавшихся паломниками. Конечно пригласили.
Статуя Богини отличалась от большинства тех, что стояли в Хаттусе и иных хеттских городах. Сидела она не на троне, а на спинах леопардов, положив руки каждому на загривок. Изваяние было очень древним, вытесанным не столь искусно, как в нынешние времена. Лицо Богини, сработанное довольно грубо, лишь слегка проступало из камня, а её обнажённое тело было телом немолодой женщины, родившей за долгую жизнь множество детей. Ныне мастерство каменотёсов умножилось многократно, но заменить статую никому и в голову не приходило.
Верховный жрец совершил возлияния вином и душистым маслом у алтаря. Храмовое помещение наполнилось запахами благовоний из далёких стран. Ладан и корица, розовое масло дразнили, кружили голову. Дымные ленты взвивались от курильниц вверх. Под самым потолком храма они встречались между собой. В самую высь поднимались песни храмовых девушек. Солнечные лучи, проникая в маленькие, но часто устроенные под крышей световые отверстия, насквозь пронизывали пространство храма, мельчайшие пылинки кружились в их свете.
Помогала верховному жрецу его дочь. Жене Хастияра приходилась она двоюродной сестрой. Прежде он её видел всего однажды, на собственной свадьбе и толком не запомнил. Теперь, как ни разглядывал он девушку, наследственного сходства между сёстрами не находил. То есть Пудухепа, так звали дочку жреца, была такой же высокой и темноволосой, с тонким профилем, как и многие уроженки здешних краёв. Но выглядела очень серьёзной, даже какой-то неприступной. У его жены Аллавани был лёгкий, весёлый характер. Она обязательно улучила бы момент, чтобы над чем-нибудь посмеяться, да обсудить знакомых. Пожалуй, даже на храмовом празднике нашла бы повод для шуток.
Дочь Пентисариса, напротив, была настолько погружена в священнодействие, что казалась не человеком, а тенью божественного изваяния. Если бы не юный возраст, венок из маков на голове, да белое платье, отороченное алой тесьмой, девушка показалась бы Хастияру такой же статуей, одним из воплощений Богини.
Посланник переминался с ноги на ногу, он пытался проникнуться духом близости с божеством, но ничего не выходило. В голову приходили мысли о чём угодно, только не о божественном и священном. Никакого благоговения в мыслях. А Хаттусили, напротив, внезапно оказался всецело занят исключительно храмовой церемонией. Юность вспомнил, решил Хастияр. Годы, которые он провёл, будучи жрецом Шаушки-Иштар.
Церемония в храме закончилась, и хозяин пригласил гостей в свой дом. Слуги верховного жреца времени не теряли, пока шли моленья в храме, они успели приготовить стол, достойный гостей из столицы, да ещё и из царского рода.
Хастияр расположился удобно, настолько, насколько смог усесться в кресле, не мучаясь от каждого движения. Выслушав приветственные речи верховного жреца, он выпил первую чашу, и приготовился развлекать собравшихся. У него имелось одно правило — если не знаешь, о чём говорить в незнакомой компании, рассказывай о путешествиях. О дальних странах, о чужих обычаях, о трудностях дороги. И любопытно для всех, и не обидишь ненароком, заведя разговор о вещах, возможно для хозяев неприятных.
К несказанному удивлению, Хастияра, ныне от этой обязанности его освободил Хаттусили. Приятель только и делал, что говорил за столом. Сначала рассказывал о столице, немного о недавней войне. Но больше всего о своей вотчине в Верхних землях. О горах и водопадах, о быстрых реках и зелёных долинах. Причём, каждый раз он обращался к дочке жреца, словно убеждая её, что владения энкура — это лучшее место на земле.
По словам приятеля выходило, что жизнь там легка и приятна, погода замечательна. И ни в какое сравнение не идёт с южными краями, с их изнуряющей жарой, откуда они возвращались. В Верхних землях снег зимой бывает, представляете? Вы знаете, что это такое? Всю землю будто пушистое покрывало укутывает, белое-белое. Никакой самый лучший отбеленный лён или шерсть не сравнятся. А дикие каскейцы, которые во всех землях Хатти считались воплощением всех мыслимых ужасов, на самом деле не опаснее овечек.
Пудухепа раз за разом кивала, задавала ему вопросы. То о количестве людей, населяющих города на севере, то о ремёслах и торговле, которые преобладали в той местности. Но больше всего её заинтересовали храмы.
Пока наместник подробно расписывал, как он восстановил храмы Бога Грозы в землях, освобождённых от разбойников, остальные гости напились. Ну, не так основательно, как это сделал посланник, но прилично. А Хастияр решил, что ему не возбраняется. Опять же, выпьешь, и сразу боль отступает.
Потому едва не прослушал часть разговора, как оказалось, самую важную.
— Да, верно, что Богиня Солнца города Аринны, это царица тысячи богов страны хеттов, — говорила дочка жреца в ответ на какое-то замечание Хаттусили, — но в стране кедров царицу богов называют Хеба. А жертвы богиням Иштар, Шаушке, и Инаре, победившей Змея, приносят раздельно.
Она замолчала на мгновение, а затем продолжила изменившимся тоном, будто произносила божественный гимн:
— Иштар в Ниневии правит, богиня
