в должное состояние. Его сыновья, которые понимали его лучше, чем эти профессиональные джентльмены, очень естественно и правильно поставили его в известность, но, не осознавая поразительной ограниченности медицинского профессионализма, они приняли на веру предупреждение врачей о том, что он и года не протянет. Некоторое время его единственным врачом был блестящий специалист по диабету Робин Лоуренс, который и обращался с ним как с диабетиком. Врожденное нежелание высказывать мнение за пределами своей области в сочетании с профессиональной привычкой замкнуло его уста относительно общих перспектив автора. Отсюда «От 42-го по 44й» был издан с ненужной торопливостью, и теперь я вновь разберу его на кусочки и использую то, что в нем было полезного.
Автор извиняется за длинное предисловие. Он напечатает эту компактную книгу как можно скорее и позаботится о том, чтобы она была выпущена по цене, которая сделает ее доступной для всех, кто захочет ее прочесть. Учитывая яростную борьбу наших реакционеров против ясных идей, может оказаться затруднительным найти достаточное количество бумаги для достаточно массового первого издания. Автор сделает все, что в его силах. Он оставляет за собой авторские права, чтобы защитить книгу от искажений и передергивания цитат, но он не сделает ничего, чтобы воспрепятствовать любому, кто будет полностью и честно цитировать любого размера фрагменты из нее. Это общее разрешение всегда может быть подтверждено письменно при обращении к автору.
I. Разуму приходит конец
Автор находит весьма веские основания полагать, что в течение периода, измеряемого неделями и месяцами, а не эпохами, произошли фундаментальные изменения в условиях, при которых жизнь, не просто человеческая жизнь, но и в целом все бытие переменилось. Сам себе удивляешься, сознавая, что выводы будут совершенно неприемлемы для обыкновенного рационального человека.
Если ход мыслей трезв и основателен, то этот мир оказался на пределе натяжения своего поводка, своей узды. Конец всего, что мы называем жизнью, близок, и его нельзя избежать. Сейчас автор излагает вам выводы, к которым реальность привела его собственный ум, и, ему думается, вас они могут достаточно заинтересовать, чтобы принять их во внимание, но он не пытается их вам навязывать. Он сделает все возможное, чтобы показать весь путь, на котором он уступил столь ошеломляющему предположению. Разворачивать всю картину придется мало-помалу, и это потребует внимательного прочтения. Он не пытается добиться вашего согласия с тем, что должен сказать. Он пишет, понукаемый своим научным воспитанием, которое обязало до предела сил и способностей искать разъяснения своему разуму и своему миру.
«От 42-го по 44-й» теперь кажется ему чисто случайным делом. Так вспоминаются крики рассерженных людей в поезде, который промчался мимо и ушел навсегда. Его возрождающийся разум обнаруживает теперь, что мы сталкиваемся со странными реальностями, настолько ошеломляющими, что он бы день и ночь сосредоточенно терзался мыслями, в смятении и умственной борьбе, об окончательной катастрофе, надвигающейся на наш вид.
Но мы совсем не такие. Какие бы ужасающие реалии ни открывались перед нами в наших ограниченных рассуждениях, наша нормальная жизнь, к счастью, состоит из личных амбиций, привязанностей, щедрости… смеси почти в каждом человеке самых узких предрассудков, ненависти, соперничества и ревности с порывами самого бескорыстного и очаровательного свойства, светлого дружелюбия, готовности самим прийти на помощь. И все это, как ежедневная основа нашего мышления, всегда будет достаточно ярким, чтобы затмить любое устойчиво навязываемое интеллектом убеждение в надвигающейся катастрофе. Мы живем в соответствии с прошлым опытом, а не с будущими событиями, какими бы неизбежными они ни были.
Требуется огромное и сосредоточенное усилие мысли, требующее постоянных напоминаний со стороны нормального интеллекта, чтобы осознать, что космическое движение событий все более и более враждебно тому устройству нашего мышления, которым руководит повседневная жизнь. Это осознание самому автору чрезвычайно трудно в себе поддерживать. Но пока ему это удается, значимость Разума тает. Секулярные процессы теряют свою привычную видимость ментальной упорядоченности.
Слово «секулярный» автор употребляет здесь в том же смысле, что и в выражении «sescula seculorum», то есть Вечности. Он пришел к убеждению, что той связи с умом, которую человек приписывает секулярным процессам, на самом деле нет вовсе. Секулярный процесс, как он теперь видит его, полностью совпадает с такими немыслящими ритмами, как накопление кристаллического вещества в минеральной жиле или движение метеоритного потока. Два процесса шли параллельно в процессе того, что мы называем Вечностью, а теперь внезапно они расходятся друг от друга по касательной – точно так же, как комета в своем перигелии зловеще висит в небе в течение сезона, а затем устремляется прочь на века или навсегда. Человеческий разум воспринял секулярный процесс как рациональный и не мог поступить иначе, потому что он и развился как его неотъемлемая часть.
Многое из этого, между прочим, писатель изложил в маленькой книжке с громким названием «Завоевание времени», опубликованной в 1942 году «К.А. Уоттс и Компания». Такая книга скорее писалась Временем, чем Человеком. Tempus edati rerum.
«Время, вечно бегущий поток, всех своих сыновей уносит.
Они отлетают забытые как сон с наступлением дня».
Реальность предстает в холодном и суровом свете, способном оторвать разум от утешительных иллюзий нормальности и встретиться лицом к лицу с беспощадным вопросом, одолевшим автора. Такие люди обнаруживают, что в жизнь вторглась пугающая странность. Даже самые ненаблюдательные из нас теперь время от времени испытывают некое удивление, исчезающее и мимолетное чувство, что что-то происходит и жизнь уже никогда не будет такой, как прежде.
Главным в этом ощущении становится внезапное открытие доселе неожиданного восходящего предела материальной приспособляемости. Разверните и изучите схему событий, и вы окажетесь лицом к лицу с новой схемой бытия, доселе не вообразимой человеческим умом. Этот новый холодный блеск насмехается над человеческим разумом и ослепляет его, и все же такова упрямая жизненная сила в умах, обладающих ненасытной философской тягой того, что они все так же способны даже под его холодной непреложностью искать какой-то выход из тупика или в его обход.
Автор убежден, что выхода нет ни в обход, ни напрямую. Это конец.
Его жизненной привычкой стало любопытство и критическое ожидание. Обо всем он спрашивает: «К чему это приведет?» И для него было естественным предположить, что существует предел, установленный для изменений, что новые вещи и события будут являться согласованно, сохраняя естественную упорядоченность жизни. Так что в нынешнем огромном хаосе нашего мира оставалось действительным предположение о конечном восстановлении рациональности, приспособлении и исцелении. Оставался только вопрос, восхитительный вопрос о том, какие формы примет эта новая рациональная фаза, какой Сверхчеловек прорвется сквозь преходящие тучи
