не было. Поэтому в тринадцать родители отправили меня в одно место. В лагерь. Там меня должны были перевоспитать, – Скай вздрагивает. – Это называлось исправительная терапия. Типа «ой, у вас тут сломано, нужно исправить».
Я слышал о подобных местах. В «Нью-Йоркере» об этом была статья.
– И что они… с тобой делали?
– Они… нет, неважно. История не об этом. Была зима, и мы тогда спали в маленьких деревянных домиках – я и остальные мальчики. Было ужасно холодно. По утрам нас пускали в бытовки, где спали вожатые, чтобы мы наводили там порядок – заправляли постель и всякое такое. Они обогревались, поэтому мы пытались заправлять каждую постель как можно дольше, чтобы хотя бы пальцы успеть отогреть. Помню, как я тогда думал: если жизнь может быть такой жалкой, тяжелой и печальной, значит, должна быть и противоположная сторона. Какая-то сила. Может быть, магия. И тогда я решил, когда вырасту, научиться этой магии и наказать их всех. Я начал собирать волосы с подушек вожатых и сплетать их вместе. На самом деле за три месяца люди теряют очень много волос, – с этими словами Скай берет в руки куклу. – И тогда я сделал это. Зубы мои – у меня выпали молочные, и я их сохранил. – Он аккуратно убирает куклу обратно в ящик. Даже когда он задвигает его, я все еще чувствую взгляд двух зубных глаз. – Не знаю, зачем я ее храню. Просто утешение для одинокого несчастного ребенка.
– У меня была знакомая, которая пользовалась похожей магией, – задумчиво произношу я. – Или говорила, что пользуется. Но она ей никогда не помогала. – Я представляю себе куклу: ее зубные глаза, жуткое тело из волос. – А тебе помогла?
– Пока нет. Ладно, пошли отсюда. – К Скаю вернулось его обычное выражение беззаботного детского восторга. – Пошли в лес! Мне кажется, сегодня пойдет снег. – На секунду он замолкает. – Может, в каком-то смысле они оказали мне услугу. Это место заставило меня понять, кто я такой. И, клянусь, больше я никому не позволю со мной так обращаться. – Он сжимает мое плечо. – Шизанутые – самые свободные. Правильно?
Мы поднимаемся на Сморщенный Холм, и там действительно идет снег, оседая блестящими звездами на его волосы и ресницы. Через секунду они исчезают, согретые его теплом.
В темноте светится огонек, а волны взмывают вверх, облизывая стены пещеры. Ко мне из бочки тянется рука Харпер.
Нет, – молю я, – пожалуйста.
Все хорошо, Уайлдер, – отвечает Харпер. – Тут нестрашно. Мы все теперь расперчатались.
Я отворачиваюсь к ослепительному свету. Пахнет опилками и краской. Я не в пещере, а в сарае, и кто-то светит фонариком мне в лицо. За ним я вижу только черную фигуру.
– Какого черта? – спрашивает мужской голос. Все-таки охранник заметил новый замок.
Я вскакиваю на ноги и пробираюсь через какие-то обшарпанные оборонительные сооружения. Фигура бросается за мной, и лучик фонарика безумно пляшет на стенах. Специально на этот случай я заранее расчистил себе путь среди старых фасадов особняков, картонных лесов и небоскребов из фанеры. Мне все здесь хорошо знакомо, и я относительно легко могу ориентироваться в темноте. В отличие, видимо, от охранника. Я слышу треск костей и деревяшек, а потом крик боли. Кидаюсь ему за спину, пролетаю мимо египетских пирамид и вырываюсь в ночь.
Слышу грохот декораций, пока бегу по центральному двору, а потом поворачиваю к кухням и своему корпусу. Я ненадолго затихаю в кустах, которые не видно со двора, и пытаюсь перевести дух. Я корчусь от кашля и истерического смеха, пытаясь вести себя потише. Мне не терпится рассказать обо всем Скаю – он оценит эту историю.
Внезапно тяжелая пожарная дверь распахивается. Оттуда выходит человек, который только что спустился с лестницы, ведущей к шестнадцатой комнате. У него добродушное лицо и седые усы. Мне становится не по себе. Я знаю его. Я сразу его узнал. А наверху только одна комната.
Почему отец Ская здесь? И почему он выходит из здания посреди ночи?
Волосы Ская каштановым гребнем торчат на голове; он похож на испуганного ребенка.
– У него проблемы с законом. Он был вроде как… плохим отцом. Мать не хочет, чтобы мы с ним виделись. Когда она узнала, что он подвозил меня сюда в начале года, то добилась судебного запрета. Ему нельзя ко мне приближаться. Его отправят обратно в тюрьму, если узнают, что он был здесь. Но я же не могу не видеться с отцом! Даже если он не очень хороший…
– Но, Скай, вы можете встречаться где угодно…
– Ты же не скажешь никому, правда? Поклянись, что не скажешь. – У него ужасно печальное выражение лица. Хоть я и понимаю, что Скай врет про отца, я ничего не говорю. История совершенно невнятная. Но я чувствую облегчение, что он настолько не способен на вранье. Мы уважаем друг друга.
– Мне снился сон, – присаживаюсь я на кровати.
Скай садится рядом.
– Опять?
– Опять.
Скай молчит, и я чувствую, что он что-то обдумывает. А потом говорит:
– Уайлдер, ты не хочешь рассказать, что случилось?
– Не могу.
– Вчера ты услышал мою историю. Теперь твоя очередь. Это поможет. Я гарантирую.
– Ладно.
Я тяжело вздыхаю и иду за своей папкой с Афродитой. В самом конце есть специальный файлик. Я аккуратно достаю оттуда несколько страниц текста. Я периодически работал над ним в свободное время между занятиями.
– Знаешь… – начинаю я. – Когда-то я тоже немного писал. В основном рассказы. Но перестал после…
Гирлянда из бочек. Протянутая рука.
Я делаю глубокий вдох.
– После того как в прошлом году со мной кое-что произошло. От этого у меня капитально поехала крыша. Тогда все и началось. Сны и так далее. Но недавно у меня возникла мысль написать обо всем случившемся. После того, что ты мне сказал на днях. Что, записывая, мы очищаем вещи. Я решил попробовать. Так что это не совсем художественное произведение, скорее… ну, сейчас увидишь что. Держи.
Скай с удивленным видом берет у меня листы и читает заголовок:
– «Человек с кинжалом из Свистящей бухты.
