сейчас у него пройдет. Это он радуется за своего боевого товарища. Да стакан не откуси, дурень!
– Что ты такое несешь! – очнулся Митя. – При ребенке!
– Пап, да какой я ребенок!
Митя понурился.
– Это тот самый Назимов? Или другой какой-то?
– Тот самый, тот самый. Ну, давай, выпьем за счастье молодых.
– А ты откуда знаешь?
– Так я четвертый месяц с ними работаю.
– Как?
– Как… Как обычно, у них оператор сорвался в последний момент, представляешь – копчик сломал, вот она мне и позвонила…
– То есть она с ним еще и работает?
– Ну ты даешь, старичок. – Валторна расхохотался. – Нет, Никита, ты такое слышал? Батя-то твой что говорит… Это обычно наоборот спрашивают про коллег, мол, – так она что, еще и спит с ним? Ты ее как больше ревнуешь – как бабу или как редактора?
– А она у него редактором?
– Она у него всем, как и у тебя. А чему ты удивляешься, ты всегда говорил, что она может любого на площадке заменить, с первого же дня могла. Я так думаю, не только на площадке. Знаний у нее нет, опыта нет, но ведь это дело наживное. Зато мозги есть, а умная баба – она, знаешь, нигде не пропадет.
– Ты знал и ничего мне не сказал… И еще работаешь с ней… Да какой ты мне после этого друг?
– Мить, так я и ей друг, а с Назимовым работать… Пойми меня, один раз в жизни такой шанс выпадает. Чем мыло-то мылить годами…
– Уходи.
– Да что ты взъелся-то?
– Уходи, я сказал! Предатели все! Еще перед сыном меня позоришь!
Валторна еще раз приложился к стакану:
– Вот я тебе на прощание скажу – дурак ты. Позвонил бы ей сам – поздравить, то-се, повертел бы хвостом… У них креативного продюсера нет, а может, потребуется. Тебе работа не помешала бы. – И вышел в коридор.
Никита, проводив его взглядом, тяжело вздохнул:
– Пап, ты зря. Я и сам знал. Что тут за секрет. Ты всегда, когда спишь или пьяный – всегда ее зовешь. Я же не глухой.
– И ты уходи! – взревел Митя. – Иди, Никита… Проводи этого… везунчика.
Уже в куртке Никита вернулся на кухню, забрал сигареты и, наклонившись к самому Митиному уху, прошептал:
– А ты еще удивляешься… Маша ведь тоже не глухая.
Когда за ними захлопнулась дверь, Митя еще долго сидел за столом, не меняя позы. Напротив на табурете сидел кот.
– Вот так, Федя… Давай, что там у нас осталось…
Митя налил полный стакан. Погрел его в руке.
– Она предала меня не только как баба, что там от бабы-то… Она предала меня как друг.
Выпил залпом, поморщился. Рядом на столе лежал телефон.
Он сначала просто хотел стереть ее номер, она была записана как «Сонечка», и Маша знала, не ревновала. Он искренне не хотел звонить. Но сердце вдруг стиснули такая тоска и обида…
Как он бился за нее с продюсером – всем уже все было ясно. Женатый мужчина выбивает место для своей ассистентки, которая на семнадцать лет его моложе – банальная ситуация и ужасный стыд! Он пережил этот стыд и много еще других проблем, последствий ее неопытности, дерзости и категоричности. Место не выбил, платил ей из своего кармана, из последних денег, ипотечных. Он научил ее всему – всему! И подарил, получается, человеку, у которого и так все есть. Нет, совершенно незачем было ей звонить.
– От меня, Федюнчик, ушла муза, – сказал он коту совершенно серьезно. – И жена ушла. И любовница. Остались мы с тобой вдвоем, да?
И тут же набрал номер, понимая, что не сможет сдержать в себе все это, что должен прямо сейчас услышать этот волшебный голос, иначе ненадежное сердце тоже предаст его вслед за любимыми женщинами.
В трубке невыносимо долго плыли гудки. Раньше у нее стояла на звонке такая веселая мелодия из французского фильма, все сразу спрашивали – что это за музыка, откуда. Она обычно снимала трубку не сразу – давала людям возможность лишние десять секунд послушать эту прелестную вещицу, смягчала их сердца. Всегда была тонким психологом. И Митя тоже слушал и радовался, даже настроение улучшалось… Как многое с тех пор изменилось…
– Да!
И это тоже изменилось. Она никогда не отвечала ему так сухо, по-деловому.
Вдруг он догадался – она просто стерла его номер из записной книжки. Удалила. И забыла. Неужели можно забыть номер человека, с которым общаешься годами каждый день раз по четырнадцать?
– Соня.
– Да, слушаю.
Она и голос его забыла…
– Это я. Митя.
– Я поняла.
– Врешь.
– Мить, я за рулем, мне не очень удобно, давай короче, ладно?
Такой оплеухи он не ожидал.
Федя смотрел на него сочувственно, словно понимал.
– И куда же ты едешь в медовый месяц сама за рулем? Ведь тебя же можно поздравить?
– Так, понятно, зачем ты звонишь. А я думаю – куда подевался. Я сейчас припаркуюсь и перезвоню.
Казалось, прошла вечность, но она перезвонила.
– С поздравлениями ты немного опоздал, как и с медовым месяцем – мы вовсю работаем.
– Что же на свадьбу не позвала?
– Митя, у нас каждый съемочный день стоит как… Ты догадываешься. Какая свадьба? С родителями посидели. Что ты думал – фата, флердоранж, праздничный салют?
– Нет, обычная попойка для своих. Я понимаю. А я, видимо, уже чужой?
– Спохватился! – Она нехорошо, как-то слишком естественно засмеялась.
Ее голос по-прежнему звенел драгоценным колокольчиком, но теперь Митю это только раздражало.
– Соня, погоди… Я давно хотел у тебя спросить. Ты ведь меня никогда не любила, да? Ну, признайся, ты же из-за работы все это выдумала?
– А ты признайся, что тебя это никогда на самом деле не волновало. И сейчас не очень-то волнует. И не я, а ты это придумал – и тоже из-за работы. Чтобы пахать на мне бесплатно.
– Ты сейчас серьезно все это говоришь? Ты же не пьяная?
– Я за рулем, если ты забыл. И вообще не пью. И тебе настоятельно советую завязать. Вижу, что ты многое забыл – я все всегда говорю серьезно. Любила я тебя, не любила – неважно. Это теперь не имеет никакого значения.
– А что имеет? Этот татарин, которого ты переиграла? Меня не удалось, а с ним получилось, да?
– Какой же ты все-таки дурак…
– Ты же всегда думала обо мне плохо, да?
– Я тебя очень жалела. Даже в ущерб себе.
– А я что – плохой человек, по-твоему? Ты тоже винишь меня во всех грехах, да? – Митя начал раздражаться.
– Сколько ж ты выпил, друг сердечный, что такие разговоры заводишь… Нет, я не думала о тебе плохо, точнее – не винила тебя. Это
