что они у нее были? Ты что, до сих пор ее ждешь?
– Да, я думаю, жду.
– Она не вернется.
– Откуда не вернется, пап? Ты знаешь, где она?
– Я не знаю и знать не хочу! – Митя стукнул вилкой по столу. – Это она не от тебя сбежала, а от меня! И я сто раз тебе объяснял – кто она и чего от тебя хотела! Она никогда тебя не любила. И любить не собиралась.
– Она полюбила бы. Со временем. Я уверен.
– Ну как с тобой разговаривать, а?
Оба замолчали и принялись яростно жевать. Но Никита не унимался:
– Пап, а почему ты к ней ушел? Она лучше Мани?
– Она хуже Мани! Уходят не поэтому, а потому, что запутываются в чувствах. Их много, они разные. И благими намерениями вымощена дорога в сумасшедший дом, как видишь.
– А ты ее любил?
– Кого?
– Пап, а скажи честно, кого ты любил?
Митя тяжело вздохнул, отложил вилку.
– И ты еще заявляешь, что заботишься обо мне. О моей язве. Да за столом такие разговоры противопоказаны даже здоровому человеку!
– Не заводись, я же просто спросил. Я, видимо, какой-то другой получился. Если я влюбляюсь, то никогда не брошу.
– Да что ты можешь понимать-то в твои годы! Я в тридцать лет тоже так думал. Понимаешь, брак – это для мужчины тыл. Но страсть быстро угасает, а хочется же и страсти тоже, человек ведь живой. А для женщины брак это все в одном флаконе, она может и умеет совмещать. И требует того же от мужчины, а мужчина по своей природе этого сделать не может. Для нее брак – это доказательство твоей страсти. А для тебя все ровно наоборот.
– Но ведь женятся же люди, мужчины тоже сами добровольно идут в ЗАГС.
– Они идут в ЗАГС в порыве сильной страсти, чтобы не потерять объект желания. Потому что понимают, что в ином случае женщинам в них не будет никакого интереса. Сдаются на милость победителя. Тут кто кого переиграет, понимаешь?
– Нет, пап, не понимаю. Брак – это любовь. Любовь – это и страсть тоже. Может, я просто не мужчина? – Никита невесело засмеялся.
В дверь позвонили. Он пошел открывать.
Митя сидел с напряженным лицом – каждый звонок отзывался в его сердце надеждой, что вернулась Маша.
Он представлял, что она подойдет молча сзади и положит ему руку на плечо. Он узнает ее по волне запаха, который все еще преследовал его в квартире.
Но в прихожей послышался мужской голос – судя по всему, пришел Валя Валторна, Митин приятель и оператор, с которым он работал много лет подряд.
– Вечер в хату, мужики! – проорал он преувеличенно бодро, хлопая Митю по плечу. – Ну-ка, Федор, выходи из-под стола, давай пять!
Митя поднял голову:
– Чего пришел?
– Да что ты сердишься, я тут рядом был, решил зайти.
– Зачем? – Митя раздраженно прищурился.
– Как зачем? С Никитой поговорить. У меня одна халтура срывается, в ноябре надо ехать, но решить надо сейчас, думал ему подкинуть. Мне некогда, я на таком шикарном проекте сейчас… Никита, ты как?
– Вообще, я хотел уехать пораньше…
– Чего это батя твой мне так не рад, а? Он что, думает, я пустой пришел? Неет, – засмеялся Валентин, доставая из кармана куртки бутылку, – к таким, как твой батя, пустыми не заходят.
– Не, Валь, у нас просто разговор был с сыном важный. Личного характера.
– Да я не помешаю, я ж не чужой. Где тут у вас стакашки?
– В комнате.
– Вот я пойду и поищу, а вы как раз договорите свои секреты.
Когда он вышел, робкому Никите уже трудно было вернуться к прежней теме. Но он все-таки не выдержал:
– Значит, ты Катю не любил?
– Значит, значит… Ничего это не значит! Любил, так любил – до зубной боли! Только женщинам нужно тебя сожрать. Знаешь, в твои мысли проникнуть, в твои файлы, быть все время рядом, руководить тобой. Не все женщины такие, но вот Катя – да. Она никогда меня не любила, это просто одержимость. У нее ничего не получалось в жизни, но надо же было кого-то в этом обвинить! А я – отличная игрушка. Я тебе скажу, – он понизил голос, – она ставила надо мной разные эксперименты, чтобы я сошел с ума.
– Катя?
– Да. Точно тебе говорю. Мне даже психиатр подтвердил. Представляешь, когда я начал лечиться, она под каким-то хитрым предлогом к нему проникла, чтобы все выведывать. Она хотела убедиться, что я схожу с ума, без этого она не могла успокоиться.
– Пап, а ты точно не сошел с ума? В смысле – тебе не кажется? Может, у тебя мания преследования?
– Может! – почему-то обрадовался Митя. – Может, а теперь даже наверняка. Но ты же знаешь, если у тебя мания преследования, это не значит, что за тобой не следят.
– Не могу поверить, что она такая. Почему же ты все это позволил?
– А что я мог сделать, сынок? Она написала, ей было одиноко. Она была так несчастна и так хороша собой… Знаешь, этот коктейль безотказен. Поначалу я не видел в этом ничего плохого, просто был добр и внимателен. Мне хотелось подарить ей капельку счастья, а потом она требовала все больше, считала, что я перед нею виноват… Женщины почти все такие.
– Что, и Соня тоже? – спросил Никита после некоторой паузы.
– Соня?
– Соня, Соня, пап, ты что – забыл? Ты же сам нас познакомил, когда я… когда у меня… Ну, мне нужна была помощь, просто с кем-то поговорить. Ее же зовут Соня. Я отлично ее помню. Она твоя подруга. Ей ты тоже хотел подарить капельку счастья?
– Ты глупости говоришь, Никита… Она просто мой товарищ… Была моим товарищем. Ей нужна была работа, она мне пришлась очень кстати… Мы подружились. Ты же сам с ней разговаривал, видел, какая она умная и понимающая.
– Это вы о ком? – радостно перебил вернувшийся Валторна, застыв со стаканами в проеме двери. – Кому нужна работа?
– Это мы о Собиновой, – Митя стал разглядывать клеенку с преувеличенным интересом.
– Собиновой? – удивился Валторна. – О Соньке? Никогда не слышал, чтобы ты называл ее по фамилии… А зачем ей работа? Кстати, она же у нас теперь Назимова – ты слыхал? Я ей говорил – не меняй фамилию, дурочка, это ж чемпионская фамилия, ты ее столько лет прославляла-прославляла, а она ни в какую – мол, Тимур – традиционный мужчина, он не поймет.
– Пап, ты чего? – испуганно спросил Никита.
Митя сидел, уставившись на Валторну. Рот был открыт, очки запотели.
Валентин, усмехнувшись, налил ему в стакан водки.
– Пей. А ты, Никита, не переживай,
