— которого я только что заметил. — Иначе бы ты точно отдал Богу душу.
Я уставился на них в ужасе и замешательстве.
— Это называется дыхание рот в рот, — пояснил первый полисмен. Я выплюнул волосок от его усов и оглянулся: на меня нахлынули звуки и запахи этого места.
Я был так сбит с толку, что подумал, не умер ли я и не попал ли в ад. И, если так, я хотел бы, чтобы мне предоставили побольше возможностей нагрешить, поскольку подобный приговор, несомненно, слишком суров для того, кто вел, прямо скажем, жизнь скучную и праведную. Но я не умер. Теперь это было ясно.
Придя в себя, я словно оказался в романе мистера Уэллса «Война миров». Поезд лежал на боку, словно мертвое животное, разбитый и искореженный, сломанный, зияющий пробоинами. Вокруг все кричали и звали на помощь.
С ужасным скрежетом металла обломки поезда растаскивали и волокли в стороны. Повсюду раздавался оглушительный лязг и грохот, звон бьющегося стекла, треск дерева.
Моим глазам потребовалось время, чтобы привыкнуть к темноте, ведь солнце уже скрылось за холмом, в котором был прорыт тоннель, и хотя на западе виднелся какой-то свет, он был слабым и зловещим. Фонари и факелы мелькали тут и там среди мрака и хаоса словно светляки.
— Ничего не понимаю, — сказал я сухим надтреснутым голосом.
— Поезд потерпел крушение, сынок, — сказал один из полисменов. — Страшное крушение. Тебе повезло.
Мне не казалось, что мне особенно повезло. Вдруг я вспомнил о своих попутчиках и попытался сесть, но поморщился от боли и, тяжело дыша, снова опустился на землю.
— Там были и другие пассажиры, — прошептал я. — В моем купе.
Полисмены переглянулись.
— Была женщина в белом, священник, а еще…
Один из них подался вперед и похлопал меня по плечу.
— Как я и сказал, — вздохнул он. — Тебе повезло.
Я переводил взгляд то на одного, то на другого, то на окружающие нас хаос и разруху. Даже все еще находясь в замешательстве, я понял, что они хотят сказать, но не мог до конца этому поверить. Неужели никто из моих попутчиков не выжил?
— Как бы там ни было, твоя мать будет счастлива тебя увидеть, — сказал один из полисменов. — Она уже там, ждет, пока…
— Она не моя… — начал было я, но не смог договорить.
— Что-что, сынок?
— Ничего.
И вот что странно: в то мгновение мне больше всего хотелось увидеть знакомое лицо. Мне не стыдно признаться, что на глазах у меня выступили слезы. Первый полисмен положил руку мне на плечо, утешая.
— Она с ума сходит от беспокойства. Мы никого сюда не пускаем, но с тобой, кажется, все в порядке. Думаю, скоро мы сможем отвести тебя к ней.
Я уже начал понимать, что происходит в темноте вокруг. Повсюду сновали спасатели, которых время от времени скрывал из виду плывущий в воздухе дым. Раненые всхлипывали. Какая-то женщина билась в истерике. Пахло чем-то едким. У въезда в тоннель, недра которого казались еще более темными, горело небольшое пламя.
Но именно в свете этого пламени я увидел ее: женщину из моего купе, Женщину в белом, ту самую рассказчицу. Я ахнул и улыбнулся.
Невероятно, подумал я, что ей удалось пережить крушение и не просто остаться невредимой, но даже не запачкаться. Ее белые одежды без единого пятнышка резко выделялись на фоне черноты. Просто чудо.
Я обрадовался, увидев рядом с ней остальных пассажиров нашего купе: Майора, Фермера, Епископа и Хирурга. Кажется, они тоже не пострадали. Рядом с ней столпились и другие, но их я не знал.
Полисмен, очевидно, ошибся, чему я был очень рад. Они стояли поодаль — разумеется, чтобы не мешать оказывать помощь раненым. Я вовсе не единственный из нас, кто выжил. Более того, из-за злосчастной превратности судьбы я один, кажется, отделался не так легко.
И тут, отведя взгляд, я увидел, как мимо меня тащат носилки, поднимая их на насыпь вверх по зигзагообразной тропинке, но санитары, не найдя надежной опоры, вдруг забуксовали. Тело, которое они несли, принадлежало жертве крушения, голова была накрыта одеялом. Когда один из санитаров поскользнулся, соскользнуло и одеяло, и лицо мертвого оказалось в нескольких дюймах от моего.
Оно было ужасно изранено и избито, но среди крови и синяков я сумел различить черты Майора. И в то же время он каким-то образом стоял, невредимый, у въезда в тоннель.
Сердце у меня схватило от жуткой боли, я охнул и обмяк. Женщина в белом стремительно направилась ко мне, двигаясь рывками со страшной скоростью. Нас разделяло пламя, но его жаркое марево не могло объяснить странных размытых контуров ее приближающейся фигуры. Она протянула ко мне руку, и только ее цепкие пальцы я видел ясно и четко.
Вдруг в мои легкие ворвался воздух и вдохнул в мои конечности жизнь, и рука Женщины в белом повисла вдоль ее тела. С мерцающим, исказившимся лицом она смотрела на меня еще мгновение, а затем отступила обратно к тоннелю так же странно и порывисто, как приблизилась. Как могло ее лицо казаться мне прекрасным?
Теперь мне все было ясно. Тянущаяся ко мне цепкая рука пробудила давно спящее воспоминание. Это та таинственная женщина, которую я видел на берегу реки несколько лет назад, когда едва не утонул.
Но она вовсе не ангел-хранитель. Она не пыталась помочь мне, нет. Она хотела забрать мою жизнь, как забрала жизни моих попутчиков.
Это ее я никак не мог разглядеть в образах из рассказов. Это она таилась у тел всех тех, кто был лишен жизни так жестоко. Она всегда была рядом, выжидая.
Санитары подняли меня, и я увидел, что она присоединилась к остальным. Она улыбнулась мне, а затем снова повернулась ко мне спиной и повела мертвых в ужасный, необъятный и бесконечный мрак тоннеля.
ПРОЧИТАЙ
(если осмелишься перевернуть страницу)
ЕЩЕ ПАРУ ПУГАЮЩИХ ДО ДРОЖИ ИСТОРИЙ
Лекарство для отдыха
Думаю, после той ужасной катастрофы я стал мудрее и лучше, чем тот юноша, которым я был, когда садился в тот поезд.
Мои травмы — по крайней мере, травмы физические — были незначительны. Однако у меня развилось нервное расстройство, и некоторое время я провел в мрачном учреждении для больных различными душевными недугами. Я его возненавидел. Я понял, что мне там не место, когда однажды в саду рядом со мной присел несчастный, который отравил собственных детей.
Я был так рад воссоединиться с
