в азарте прямо рвутся на поле. Бедные бандерильерос иногда с трудом их удерживают.
– Ненормальные.
– Кстати, бык может участвовать в корриде всего один раз. Так что эти маленькие бычки уже никогда не попадут на корриду. Они годны исключительно на мясо. Все, как тебе нравится. Но мясо быка, убитого на корриде, стоит баснословных денег.
Пашка хмыкает и не отвечает. Если подумать, то убийство быков на мясо мало чем отличается от убийства быков на поле. Просто происходит не принародно, а тихо без свидетелей на мясокомбинате.
Болтая, выходим к Площади Каталонии и потом к Рамбле[24]. Проходя мимо кафе, где оставили Мишаню, видим его разговаривающим по телефону. Вид у него до того мрачный, что решаем не отвлекать его. Почему-то кажется, что с нами он не пойдет.
Памятник Колумбу чем-то напоминает мне памятник Гагарину в Москве. Такая же высокая колонна, на самом ее верху маячит Колумб и протягивает куда-то руку. Конечно, памятники абсолютно разные. У Колумба внизу куча разных скульптур и барельефов. В целом, смотрится очень красиво. С четырех сторон памятник охраняют львы. По ним лазают дети и туристы, вроде нас. Самым элементарным образом забираюсь на первого освободившегося льва, чтобы Чернышов запечатлел мое достижение. Получается забавно.
– Смотри, какие утки здесь летают, – Чернышов, смеясь, смотрит на севшую на фонарный столб птицу.
– Чайка, – на всякий случай поправляю его, – тут вообще-то море.
– Знаю. Кстати, его-то здесь не сильно и видно. Одни портовые строения. Бедным людям даже искупаться негде. Зато чайка больше напоминает крупную обожратую утку, чем дикую морскую птичку, питающуюся охотой.
Мы хохочем. Жаль, что у нас такой короткий день в Барселоне. Времени осталось только, чтобы дойти до моря, точнее до воды, и кинуть туда монетки. Покончив с этим важным делом, торопимся к Мишане. Нам пора в аэропорт.
Михаил
На записанном Ольгой Сергеевной аудиофайле то самое заседание конкурсной комиссии, на которое она меня не пустила. Мне предстоит выслушать заседание и составить по нему два протокола, а также приказы о награждении победителя и прочие сопутствующие документы для выплаты ему премии. Я помню про ее просьбу о «пустографном комплекте», как она назвала дополнительный комплект документов без указания фамилии победителя.
У меня не хватает ни времени, ни выдержки прослушать полностью заседание комиссии, поэтому делаю это фрагментарно. Вопрос номер раз, интересующий меня. Кто реальный победитель? Дохожу до голосования. Мысленно ликую, что комиссия однозначно выбрала Светкин проект. Но вслед за ликованием тут же приходит ярость. То есть именно ее победу хотят украсть. «Пустографный комплект» запросили явно не просто так. Рука сама ударяет кулаком по столику. Соседние туристы недоуменно оглядываются на меня. Быстро извиняюсь, виновато изображаю жестами, что все в порядке.
Чувствую себя совершенно беспомощным. Если бы конкурс выиграла не Светка, то было бы противно, но не так обидно. Самолично оставить дуреху без победы, это изощренная пытка, придуманная для меня Зозулей. Осталось только надеяться, что у Ивановой хватит деликатности не выспрашивать меня о победителе по пути в Москву. Павел-то точно умеет держать себя в руках. Мы с ним полдня ходили в Риме, и тему конкурса он ни разу не затронул.
Работа продвигается не слишком быстро. Народ постепенно прибывает, проходящие к своим столикам люди иногда задевают меня и бурно извиняются. Забиваю на них, полностью поглощенный своим делом. Периодически подбегает халдей. Похоже, мое длительное присутствие ему не нравится. Sorry! Чтоб отвязался, периодически заказываю эспрессо. После веселой ночи мозгам требуется небольшой допинг. Часам к двум от кофе во рту стоит гадкий кислый вкус, а от напряженной работы ломит виски.
Телефонный звонок раздается в тот момент, когда я даю себе пятиминутный перерыв. Номер не определяется, и я ожидаю услышать голос Чернышова.
– Михаил, как у тебя дела? – с удивлением узнаю голос Генерального директора.
– Все в порядке, Евгений Александрович, – немного лукавлю, но не совсем вру, теперь у меня есть совершенно реальный шанс сдать ему конкурсные документы вовремя. – Что-то случилось?
– У меня для тебя две новости, – продолжает шеф и замолкает.
– Одна хорошая и одна плохая? – помогаю ему.
– Пожалуй, нет. Обе скверные. Первая – твой руководитель Зозуля Ольга Сергеевна умерла. Там что-то с легкими, осложнение после вируса. Как вернулась из Китая, так и не оправилась. На конкурсной комиссии еле высидела. Ее практически сразу в больницу отправили. Ну да ты и сам знаешь. Завтра придешь, надо будет связаться с родными и … Ну, в общем, выяснишь, чем помочь и все сам решишь.
За последние три дня я столько раз звонил этой старушенции, столько думал о ней и не всегда приятные вещи, что ее внезапная смерть камнем пикирует на мою совесть. Внутри поднимается чувство вины. Напоминаю себе, что мои мысли никак не влияли на ее жизнь и смерть. И нечего себя упрекать.
– А вторая? – не знаю, что в таких случаях надо говорить, а лицемерить, что страшная потеря, скорблю и прочее, не люблю. У всего на свете есть начало и конец. По-настоящему скорбеть о ней будут ее близкие люди, а я завтра узнаю, чем Компания может им помочь, и организую эту помощь, чтобы по возможности облегчить им боль.
– Вторая не такая грустная, но… – Генеральный мнется, и я чувствую, что он злится. – Ты же в курсе, что конкурс курируется Правительством Москвы? И победитель будет утверждаться там. Тебе Ольга Сергеевна что-нибудь говорила про победителя?
– Она просила сделать пустографку, чтобы потом в нее вписать нужную фамилию, – сразу понимаю, к чему он гнет, и вторая новость коробит меня гораздо больше первой.
– Так вот. Нам настойчиво порекомендовали сделать победителем конкурса Чернышова Павла. Знаешь такого?
Знаю ли я такого?! Еще несколько минут назад думалось, что знаю. Я-то радовался, что Павел не заводил разговор о конкурсе, понимая, что я должен быть в курсе работы Конкурсной комиссии. Вне всяких сомнений, для него не было секретом, что кто-то за него хлопотал. Зато я сейчас совершенно точно знаю, что в обсуждении комиссии проект Чернышова даже не рассматривался в качестве номинанта на победителя. Ни один из тринадцати членов не выдвинул его в качестве заслуживающего внимания. Основные дебаты развернулись по пяти проектам.
– Что молчишь?
– А что тут говорить? Вы же знаете, я соглашался быть секретарем, при условии, что конкурс будет реальным, а не показным, – срываюсь почти на крик, но беру себя в руки, увидев, как опять на меня начали оглядываться сидящие вокруг мирно жующие туристы. – А как же решение комиссии? Все же
