собирался мыть пол обычным способом. Ее это устраивало. Она чувствовала неловкость всякий раз, когда он делал все за нее.
Мэгги взяла еще одну швабру и принялась за дело. Долгое время они с Джонни молча оттирали перепачканный пол.
– Почему Шад так сильно расстроился? – в конце концов спросил Джонни.
– Шад – мелкий подлиза. – Мэгги его еще не простила. – Он утверждает, что мы друзья! Даже больше, чем просто друзья. Но он вечно меня достает.
– Он просто переживает за тебя.
– Ха! – воскликнула Мэгги и встала посреди столовой, опираясь на швабру и уткнув другую руку в бок. – Он гадкий ревнивец!
– Он ревнует… а еще он за тебя переживает, – повторил Джонни, не переставая мерно взмахивать шваброй.
– Не понимаю, почему он ревнует? У него нет на меня никаких прав, но он считает, что ему все про меня ясно. Хотя он вообще ничего не знает!
Мэгги снова взялась за швабру и принялась сердито тереть плитки, которые уже успела отмыть.
– Ему и правда все про тебя ясно. И поэтому он так себя ведет.
– А почему ты его защищаешь? И потом, о чем ему вообще тут переживать? – Мэгги вдруг почувствовала, что вот-вот разревется, и принялась яростно моргать. Ей совсем не хотелось, чтобы Джонни увидел, как она плачет.
– Мэгги… Мэгги, прекрати. – Джонни забрал у нее из рук швабру и отбросил в сторону. Швабра аккуратно встала прямо у стены, рядом с ведром и шваброй Джонни, которую он уже успел отставить. Он подхватил Мэгги на руки и опустился на стул, не выпуская ее из объятий. Она утомленно выдохнула и прильнула к нему.
– Он переживает, потому что ты ведешь себя так, словно влюбилась в призрака. – И Джонни пристально посмотрел ей в глаза.
– Но ведь так и есть, – тонким, тихим голосом произнесла Мэгги.
– Мэгги, – простонал Джонни и уткнулся лбом ей в плечо. Она принялась перебирать пальцами его волосы. – Мэгги, – повторил он и выпрямился. Сплел ее пальцы со своими, опустил ей на колени. – Ты приходишь в школу, но на самом деле витаешь в облаках. Все вокруг это замечают. И Шад в первую очередь. Он уже слышал, как о тебе болтают, как над тобой смеются. Ему от этого больно. Мне тоже больно. И только больнее оттого, что все это из-за меня.
Мэгги резко вскочила с коленей Джонни и отошла от него, словно пытаясь отстраниться от того, что он ей говорил. Она могла смириться с насмешками, с шутками и издевательствами, но не могла потерять еще одного дорогого ей человека. Его слова звучали как прощание, но она не была к такому готова.
– Мне нужно идти. – Мэгги попятилась. Ей не хотелось продолжать этот разговор, даже если это будет означать, что они меньше времени проведут вместе.
– Хорошо. – Джонни не стал возражать, не попросил ее остаться, и от этого ей стало в десять раз хуже. Он подошел к ней сзади, провел рукой по собранным в хвост волосам, обхватил ее затылок ладонью, повернул ее, притянул к себе. – Каждый миг, проведенный с тобой, означал, что эти последние пятьдесят лет были не зря, – со спокойной уверенностью проговорил Джонни, взял ее за подбородок и, прижавшись губами к ее губам, поцеловал с нежной настойчивостью. В его поцелуе слились томление и отрицание. И он показался ей слишком кратким.
– Спокойной ночи, милая.
– Спокойной ночи, Джонни, – шепотом ответила Мэгги.
* * *
Во вторник утром, войдя в школу, Мэгги позвала Джонни. Уже одно то, что ей вообще пришлось его звать, ясно подтверждало, что он к ней не выйдет. Обычно он появлялся, едва она успевала переступить порог, и радовался встрече с ней не меньше, чем она – встрече с ним. Мэгги упрямо вздернула подбородок. Все понятно. С тех пор как Джонни стал занимать все ее свободное время, она совсем позабыла о танцах. Значит, сегодня утром она наконец вспомнит былое и хорошенько порепетирует.
Мэгги танцевала около часа, не щадя себя, не позволяя сдаваться на волю усталости, и вышла из танцевального зала, лишь окончательно вымотавшись. Странно, но при этом она испытывала удовлетворение и даже явное удовольствие. Танец заполнил все болезненные пустоты в ее существе.
Войдя в женскую раздевалку, чтобы принять душ и переодеться перед началом уроков, Мэгги обнаружила там нескольких девушек из танцевальной команды. Она услышала, как Дара Мэннинг презрительно прошлась по поводу ее старых шорт и потрепанной футболки, как подружки Дары в ответ послушно заквохтали и захихикали. Мэгги привычно пропустила все это мимо ушей.
– Мэгги! – окликнула ее Дара, а потом спросила притворно плачущим голосом, нет ли у нее запасного тампона.
Одна из Дариных подружек, разыгрывая свою роль как по нотам, тут же поинтересовалась у Дары, все ли с ней в порядке, и Дара ответила, по-прежнему делая вид, что плачет:
– Как это печально! Но почему же нельзя, чтобы все закончилось хорошо? Мне правда нужен тампон!
Мэгги отошла в сторону. Она узнала собственные слова, сказанные на том памятном уроке английского. Она и не думала реагировать на глупые выходки Дары Мэннинг, но все же вдруг поняла, что Джонни был прав. Она действительно привлекла внимание одноклассников и стала мишенью для их насмешек. И как она раньше этого не замечала?
Следующие два дня походили на минувший вторник как две капли воды. Джонни не появлялся. Мэгги перестала его звать: она знала, что если бы он захотел быть с ней, то пришел бы сам. Она едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться и не потребовать, чтобы Джонни явился к ней, но все же цеплялась за свою гордость как за соломинку и убеждала себя, что она сильная и не станет этого делать.
Примерно тогда, когда все в городке уже стали забывать о скандальной прогулке матери Шада по Мэйн-стрит, ее арестовали за проституцию и хранение наркотиков. Арестовывали ее не впервые, так что на этот раз ей предстояло задержаться в тюрьме. Ее забрали во вторник вечером. К несчастью, один из игроков школьной футбольной команды услышал об этом в машине у своего отца по радио, настроенному на частоту полиции. В среду вечером об аресте знала вся школа, и с этого момента на Шада обрушился непрерывный поток шуток и жестоких, недвусмысленных намеков. Так что теперь он чувствовал себя никак не лучше, чем Мэгги.
Зато его мать больше не торчала дома, и вечером в четверг Шад с Гасом впервые за долгое время пришли к тете Айрин на ужин. Желая хоть немного подбодрить Шада, Айрин приготовила его любимые блюда. Но он едва прикасался к еде, пока Гас не напомнил ему, что если он не станет есть, то никогда не вырастет. После этого Шад набросился на ужин с такой
