class="p1">Филиппов оперся о подоконник. Потом сел на него.
— Ты убил их? Я сразу должен был догадаться. Куда ты их дел?
— Нет, они живы. Я никого не убивал. Скоро вам позвонят и скажут, где они. Но… впрочем, увидите сами. Они немного искалечены.
Филиппов поднял телефонную трубку. Подержал ее и положил на место. Сел за стол.
— Что ты с ними сделал? Не мог же ты их избить?
— Их кастрировали. Ну, кроме девчонки. Операцию делал хороший доктор, их жизни ничего не угрожает. Вы сами убедитесь. Только вот этого нет.
Филиппов засмеялся. Опустил голову и закачал ею из стороны в сторону.
— Блин! Какой я осел всё-таки! Дурак ты, капитан Филиппов!
Он поднялся и оттолкнул стул-кресло. Оно откатилось в угол.
— Это мне должна была прийти в голову эта простая идея. И всё бы давно закончилось. Не было бы ничего.
— Я арестован? Вы меня арестуете?
— За что? Я этого не говорил. У тебя были сообщники? Конечно. Были. И среди них медик.
Пахом посмотрел в сторону. Филиппов наклонился вперед и выдохнул на него перегар. Пахом посмотрел на один угол, потом на другой.
— Выметывайся из города! Вас здесь не было. Понятно? — прошипел Филипов, опершись кулаками в стол..
Пахом вышел из полиции. Остановился за городом, где его поджидали Серега с Ритой. Серега потрогал Риту за плечо и пошел к нему.
Ппересел за руль «жигулей». Пахом махом выхлестал, к удивлению друга, треть бутылки водки. Был солнечный сентябрьский день. Колеса мягко шелестели об асфальт. Пахома разморило и стало клонить в сон. Голова моталась из стороны в сторону.
— Дамы и господа! Все, кому старше шестнадцати лет, спешим в привокзальный парк. Вас ожидает необычайное зрелище! Только сегодня, только сейчас вечером суперсовременная арт-инсталляция. Величайший художник Иван Гогов со своим гениальным творением!
В центре парка на полянке, окруженной зарослями кустарников, из полумрака начинают высвечиваться фигуры. Они извиваются, стонут. Но что это? Какой кошмар! Уберите детей! К первой фигуре сзади пристраивается вторая и начинает характерные ритмичные движения. Вторую сзади обрабытывает третий фигурант. За ним, низко наклонившись, стоит девчушка, и, чмокая, обрабатывает его анус. С языка у нее течет слюна.
— Да это же Филипп Филиппов! Это же он!
— А за ним Дрищенко! Они вместе учатся!
— Максимов! Старикова! Блин! Вот это да!
— Ну, как живые! Прямо натурально глядятся.
— Да живые мы, живые! Снимите нас отсюда! — кричат и стонут фигуранты. — Зачем нас сюда посадили?
И работают, работают, работают! Всё быстрее и громче! Зрители всё прибывают.
Капает кровь. У всех, кроме Стариковой.
— Вызовите, в конце концов, полицию! — истошный женский вопль.
— Офигеть! Классно! Сами себя трахают! Надо снять! Надо выложить в интернет! Сколько лайков наберем!
Появляется полиция, оттесняет зевак. Оцепляет поляну. Фигуранты продолжают работать друг над другом. В полиции тоже служат люди, и они наблюдают, смачно комментируя происходящее. Потом не спеша приступают к исполнению своего профессионального долга. Снимают одного за другим. Те валются на землю, тяжело дыша. Их поднимают. Они, как в дурмане. Озираются с удивлением. Постепенно возвращается сознание, и они видят наготу других и свою, между ног большие искусственные фаллосы. Филиппов берет его в руки.
— А гдн мои яйца? — раздается вопль Филиппа. — Куда подевались мои яйца? Посмотрите, их в жопе нет? Куда они подевались?
Филипп сгибается дугой и рассматривает междуножье. Их нет! Он распрямляется и беспомощно оглядывается. И чувствует на шее железную хватку. Начинает задыхаться. Выпученные глаза его становятся еще больше. Кажется, что сейчас они выпадут из глазниц. Широко открытым ртом он пытается втянуть воздух. Грудная клетка быстро поднимается и опускается. Он быстро переступает с ноги на ногу.
— Доигрался, сучонок! Допрыгался! Всё! Оттрахался! Сейчас только тебя будут трахать во все дыры! — шипит Филиппов-старший, обдавая братца запахом перегара и сала. — Если бы не мать, ее жалко, я бы тебя, тварюга, давным-давно собственными руками задушил. Я одного чеха так душил. Он ручками-ножками сучит, а я его душу. Пока не остановили! Лучше бы тебя прибили!
Он отпускает его, и Филиппов-младший мешком падает ему под ноги, руками держится за горло, хрипит, всасывая воздух. Старший Филиппов пинает его под ребра. Плюет на него.
— Жопу надо вытирать! — кричит Санька Максимову и бьется в истерике. — У меня весь язык в говне. Тварь ты поганная!
Она сидит на корточках и рыгает прямо себе на колени. Лицо у нее красное.
Гаснет иллюминация. И вдруг грохот, яркая вспышка. Никто ничего не может понять. Первая мысль: террорист-смертник взорвал себя. Вот и до их городка докатилось! Но недаром их столько учили по программе антитеррора!
Кто-то закрывает руками голову, кто-то падает лицом вниз, потому что им говорили, что так надо поступать в случае угрозы взрыва. На месте констуркции лишь искореженные трубки, дымятся провода. Никаких осколков. Саморазрушающаяся конструкция! Пост-постмодерн!
— Что это было? Что это было? — со всех сторон. Кто им объяснит?
— По телеку как-то показывали в «Вестях». Это такой вид искусства, — говорит мужчина в очках.
— Блиииин! Бл… Сволочи! Всякую фигню напридумывали!
— Кажется, я заснул! — Пахом трясет головой. Глядит на Серегу.
— Что тебе снится крейсер «Аврора» в час, когда утро встает над Невой? — мурлыкает Серега. За окном шуршание колес.
Вдалеке светились огни большого города. Там уже другая жизнь, там уже другая планета. А Чернореченск — это был лишь кошмарный сон, который надо забыть поскорее. Нет никакого Чернореченска!
Вечерний город как легкодоступная женщина. Ты можешь получить от него массу удовольствия. Но за всё надо платить. Поэтому бомжи к вечернему времени пропивают всю дневную выручку и спят на задворках, которые все, кроме бездомных собак и крыс, обходят стороной.
Парочка медленно идет в темноте по тропинке. Сквозь кроны деревьев пробивается лунный свет.
— Лёша! Держи меня крепко, чтобы я не оступилась! — говорит она, прижимая его локоть к своему телу. — Мне страшно! А вдруг из кустов что-нибудь выскочит? Какой-нибудь зверь? Вампир! Нападет на нас!
— Я у тебя для чего? Да я любого зверя раз и готово! Со мной не надо бояться!
Они вышли на поляну. Лунная дорожка перечеркнула тропинку и скамейку с бетонными краями. А дальше темнота.
— Лен! Я люблю тебя сильно-сильно! Я не могу без тебя!
Он привлек девушку к себе. Они слились в поцелуе. Его руки становились всё настойчивей. На спине нащупал лифчик.
— Лена! Милая! Я умру от счастья! Как это прекрасно! Это безумно! Божестввенно!
Целуя, он подвигал ее к скамейке и, придерживая, отпустил на скамейку и сам опустился. Тесно прижался к ней.
— Я тебя тоже
