операционной, Кондратий Степанович снял первый кохер. Один за другим они исчезали из-под его рук и с веселым, легким звоном падали в эмалированный тазик, подставленный санитаркой.
— Скоро все, — шепнула Агничка юноше, будто он мог слышать ее, и вытерла кусочком марли его влажные виски.
Шепот ее был услышан всеми. Громко и довольно гмыкнул Кондратий Степанович, что-то тихо и шутливо обронила мать. И от того, что человеку, возможно, сберегли ногу, лица у всех прояснились.
С тех пор не прошло и недели, а больной уже спрашивает, когда же его выпишут домой.
Галина Ивановна внимательно и долго осматривала участок ноги чуть выше наложенного гипса. Ее, видно, беспокоила слабая розоватая полоска. Кондратий Степанович наклонился и провел пальцем по коже, где кончалась подозрительная розоватость.
Среди студентов прошелся тревожный шепоток. «А вдруг начинается сепсис?» — испуганно подумала Агничка, следя за каждым движением матери. Но та подняла голову и скупо улыбнулась.
— Все идет нормально, — подтвердил Кондратий Степанович.
— Гипсом натер, — согласился Ранцов, но как-то неохотно. Он все еще чувствовал себя незаслуженно оскорбленным и держался в сторонке от старика.
— Может быть, хватит колоть? —попросил больной.
— Пока нет, — отказала Галина Ивановна. — Наберитесь терпения.
— Экий упрямец!—ворчливо удивился Кондратий Степанович. — Вы, мой дорогой, лежите поспокойнее. Завод ваш никуда не уйдет, и домой всегда успеете. А если и впредь будете продолжать вертеть ногой, тревожить ее — продержим до осени. ,
И, повернувшись на носках своих растоптанных черных ботинок, он подошел к следующей койке.
— Ну-ка, ну-ка, как живем, добрый молодец?—весело спросил он у притихшего, наголо остриженного мальчика.
Кеша Рожков поступил в клинику с острым приступом гнойного апендицита, и оперировал его сам Кондратий Степанович.
— А меня когда домой? — начал он плаксиво, едва врачи очутились возле него.
— Скоро, скоро, — пообещала Галина Ивановна. Отогнув одеяло, она ощупала живот мальчугана, проверяя плотность марлевой наклейки. Состоянием больного она осталась довольна.
— Как раз на демонстрацию попадешь...
— Завтра снять швы и отправить в палату выздоравливающих, — кинул сестре Кондратий Степанович и погрозил мальчугану пальцем. — У меня руками к повязке не лазить. Не отдирать! Понял?
Пройдя вслед за остальными к третьей койке, стоявшей у окна, он нахмурился.
Солнце падало на неподвижно белевшую голову, на широкоскулое, обветренное лицо тракториста.
— Температура сорок и две десятых, — едва слышно сообщила сестра, и все невольно затаили дыхание.
Галина Ивановна села на пододвинутый табурет, подняла безвольную тяжелую руку больного, лежащую поверх одеяла, и долго смотрела на крепкую потную ладонь — зачем-то потрогала восковые бугорки мозолей.
— Анализ крови?
— Сегодня не брали, — очень тихо ответил Ранцов.
Лицо доцента подернулось недовольством:
— Взять срочно.
Пульс прослушивался плохо, и Галина Ивановна принималась считать несколько раз. «Почему такой резкий перелом? Может быть, пневмония?» — размышляла она с тревогой. В организме больного шла упорная борьба, и, возможно, смерть брала верх над жизнью. Сейчас многое зависело от врачей. Хватит ли у них смелости и умения еще раз сразиться за эту едва тлевшую жизнь?
— Он ночью бредил, — неожиданно подал голос Кеша, дернув Агничку за халат. — Все про колхоз поминал.
Девушка предостерегающе приложила к губам палец. Продолжая хмуриться, Кондратий Степанович вставил в уши резинки фонендоскопа и, когда мать поднялась с табурета, принялся осторожно выслушивать Терентьева.
Со стороны легких и дыхательных путей никаких нарушений не наблюдалось. Зато сердце работало слабо, с перебоями. Посоветовавшись, решили срочно вызвать на консультацию из соседней клиники профессора Сняткова. Галина Ивановна приказала к его приходу приготовить свежий анализ крови и сделать повторный снимок черепа. Ранцов, покусывая румяные губы, молча кивал головой.
Одну палату за другой обходили хирурги. Наконец осталась последняя — двенадцатая. Здесь лежали больные, ожидавшие тщательного обследования, после чего уже решалась их судьба — идти ли на операционный стол или же лечиться амбулаторно.
Агничка вошла первой и пробежала взглядом по тумбочкам. На самой дальней из них, рядом с какой-то толстенной книгой, в банке с водой стояли подснежники. Они успели ожить, поднять хрупкие головки. Агничка быстро перевела глаза на кровать и почему-то обрадовалась, увидя вместо ожидаемой девушки исхудавшую женщину. Больная отложила в сторону круглые пяльцы с натянутым на них куском полотна, на котором мелькнула яркая, вышитая гладью фантастическая птица, сняла с пальца крохотный, блеснувший желтизной наперсток и улыбнулась. Агничка одним коротким взглядом охватила и толстые каштановые косы, уложенные на голове женщины тяжелой короной, и родинку над маленьким и нежным ртом, и пушистые загнутые ресницы. «Какая красивая», — подумала она и с нетерпением обернулась в сторону вошедших следом врачей. Обернулась, посмотрела на мать и вздрогнула. Глаза матери смотрели на больную настороженно, остро. Как всегда в минуты глубочайшего волнения, на ее щеках и чистой гладком лбу вспыхнули красные пятна. Чужим, глуховатым голосом -она попросила у сестры «историю болезни», долго просматривала взятые в поликлинике анализы, затем в молчаливом раздумье, прикусив нижнюю губу, постояла над больной.
— Что случилось с вами, Климова? Расскажите!—наконец произнесла мать, и голос ее прозвучал непривычно для окружающих — однотонно и резко.
Брови Кондратия Степановича задвигались, словно мохнатые гусеницы. Ранцов встрепенулся и с любопытством уставился на больную.
Веки женщины заметно дрогнули. Она глянула на мать кротко и покорно своими огромными глазами, затеребила худыми руками край простыни и натянула ее до самого подбородка. Агничка насторожилась. «Неужели безнадежная?»— с жалостью подумала она. Нет, этого не могло быть. В каком бы тяжелом состоянии ни находился больной, врач никогда не покажет вида. Между тем больная продолжала молчать, и это тоже казалось странным.
— Хорошо, — промолвила мать, думая о чем-то посторонней. Взявшись за край простыни, она слегка потянула ее из рук женщины. — Давайте, посмотрим вас.
Пальцы ее коснулись бледной кожи больной, прошлись около выступающей полукругом реберной дуги, скользнули ниже, замерли, точно к чему-то прислушались.
— А теперь, дайте-ка, матушка, и я вас помучаю, — добродушно сказал Кондратий Степанович и, присев на краешек постели, подул на ладони, точно пришел с холода. — А киснуть, моя матушка, у нас не положено. Как вас по имени-отчеству? Мария Петровна? Вот и прелестно! Лежите, отдыхайте, вышивайте себе на здоровье ваших птиц, а вон ту книжицу отправьте обратно домой. Зачем вам залезать в медицину? Весьма и весьма не одобряю. Мы вот с Галиной Ивановной без всяких медицинских справочников вас на ноги поставим. Так ведь, Галина Ивановна?
